Даже сесть не потрудился, лежал, раскинувшись на подушках.
— Зачем?
— Причин было много. Перечислить все?
— Давай! — Слово вырвалось с напряжением.
Слишком уж беззаботно он выглядел (на мой вкус).
— Прежде всего — чтобы подтвердить твои чувства ко мне, — произнес он, садясь. — Ты могла меня убить. По всем правилам ты должна была это сделать. Вампир высасывает из тебя кровь, а у тебя в руке серебряный нож! Только дурак не воспользовался бы оружием… или тот, кто любит намного сильнее, чем показывает.
— Ты, ублюдок, укусил меня, чтобы испытать? — воскликнула я, вскочив с кровати и пошатнувшись от внезапного головокружения. Похоже, Кости хорошо «подчистил тарелку». — Ручаюсь, ты бы сильно пожалел, если бы я и впрямь проткнула твое сердце. Как ты мог сделать подобную глупость? Это огромный риск!
— А как ты могла? — бросил он в ответ. — Честно говоря, после стольких лет гадания, как ты ко мне относишься, стоило рискнуть жизнью, чтобы узнать наверняка. Признайся, Котенок, — ты забыла меня не больше, чем я тебя. Все отговорки, ложь и болваны, с которыми ты гуляешь, ничего не изменили.
Мне пришлось отводить взгляд: слова о том, что он меня не забыл, ударили в сердце как обитый бархатом молот. Я почти не заметила оскорбления в адрес Ноя.
— Все равно, — заговорила я, наконец, — у нас с тобой ничего не выйдет, Кости. Ты останешься самим собой, и я не буду меняться.
— Ответь мне на один вопрос, Котенок. Когда мы с тобой вдвоем и больше никого вокруг, тебя тревожит, что я не человек? Я знаю, что думают другие: твоя мать, сослуживцы и друзья. Но лично для тебя важна моя вампирская сущность?
Действительно, я никогда не задумывалась над этим вопросом. Всегда имелись другие заботы. Но сейчас я ответила без колебаний:
— Нет. Мне не важно.
Он на секунду прикрыл глаза. Потом они вновь открылись и ярко сверкнули.
— Я знаю, ты оставила меня, чтобы защитить, потому что решила, что я не справлюсь с возникшими препятствиями. И попыталась жить своей жизнью, поверив, будто нам нельзя оставаться вместе. А я не мог жить без тебя, так как знал, что шанс есть! Я искал тебя с того дня, как ты оставила меня, Котенок, и не могу больше находиться вдалеке. Ты попробовала сделать по-своему, теперь позволь и мне.
— О чем ты говоришь?
— О том, чтобы довериться мне, как следовало сделать четыре с лишним года назад. Я достаточно силен, чтобы управиться со всем, что швырнут в меня твоя мама или коллеги по работе. Ты любишь меня, и я не собираюсь тебя отдавать. Мы справимся со всем, что против нас. Позволь рискнуть.
Ох, если бы все было так просто!
— Даже если забыть о моей работе и моей маме, мы все равно обречены, Кости. Ты — вампир. Я не солгала, сказав, что мне все равно. Но не тебе! Что ты будешь делать, когда я состарюсь: подавать мне мазь от артрита? Ты захочешь, чтобы я изменилась, а потом обидишься на мой отказ, и это нас погубит.
Он, не мигая, уставился на меня:
— Для протокола: я никогда не заставлю тебя превращаться в вампира. Ни уговорами, ни убеждениями, ни обманом, ни хитростью. Это ясно?
— Значит, тебя устроит мое превращение в морщинистую, седую и дряхлую старуху и последующая смерть? — колко спросила я. — Ты это хочешь сказать?
Что-то похожее на жалость мелькнуло в его глазах.
— Котенок, сядь.
— Нет. — У меня по спине пробежал озноб. Что бы ни заставило его вдруг проникнуться ко мне сочувствием, дело наверняка плохо. Лучше выслушать стоя. — Говори. Чего я не знаю? Я что, умираю или как?
Это бы объяснило, почему он не говорил о моей старости. Кости поднялся и встал передо мной:
— Ты когда-нибудь задумывалась, сколько проживешь? Хотя бы раз?
— Нет. — Я с горечью рассмеялась. — Считала, что при моей работе погибну довольно рано.
— А если нет? — продолжал он. — Ты наполовину вампир: никогда не болеешь, не боишься опасных для людей эпидемий, мгновенно заживляешь раны. Даже яд или наркотик действуют на тебя лишь в огромных дозах. И почему ты решила, что проживешь не дольше обычного?
Я открыла рот, чтобы возразить… и не нашла ответа. Как в тот вечер, когда мать объяснила мне, что я такое. Тогда впервые появилось недоверие к самой себе.
— Ты хочешь меня запутать. У меня бьется сердце, я дышу, у меня бывают месячные, я брею ноги… Я — живая! У меня даже детство было!
— Однажды ты мне рассказала, что твои отличия стали намного заметнее в переходном возрасте. Вероятно, гормональный взрыв, который часто проявляет у людей врожденные дефекты, в тебе усилил черты носферату. С тех пор они возрастали. Из-за пульса и дыхания тебя легче убить, но ты не человек. И никогда им не была! Ты просто подражаешь людям лучше, чем вампиры.
— Лжец! — выкрикнула я.
Он не дрогнул.
— С тех пор как ты меня покинула, твоя кожа не состарилась ни на один день: ни морщинки, ни складочки. Конечно, тебе всего двадцать семь, и большинство признаков должны проявиться позже. Но тем не менее. Происходят перемены в порах, в текстуре… — Он провел пальцем по моей щеке, подчеркивая сказанное. — Однако их нет. И еще кровь.
У меня в голове помутилось.
— Какая кровь?
— Моя. У меня не было случая сказать тебе, потому что ты сбежала. Пусть в общей картине это мало меняет. Однако в ту ночь, когда мы спасали твою маму, ты пила мою кровь. Не несколько капель для лечения, а добрых две пинты. Это способно добавить все пятьдесят лет к обычной человеческой жизни. А тебе — кто знает? Возможно, и вдвое больше.
Я занесла руку, но он перехватил ее, удержав меня от пощечины.
— Ублюдок! Ты мне этого не говорил! Не предупредил меня!
— Разве это повлияло бы на твое решение? Ты думала, мы оба погибнем в ту ночь, не говоря о том, что пошла бы на все ради спасения матери. К тому же ты и так могла прожить не меньше моего. Не верь мне на слово. Повидай своего босса. Посмотри ему в глаза и спроси о том, что ему известно. За эти годы у тебя взяли столько анализов, что я абсолютно уверен — он знает. Вот почему мне не придется настаивать, чтобы ты стала вампиром. Твои смешанные гены плюс периодическое питание моей кровью — и ты проживешь, сколько пожелаешь. Как я.
Этого не могло быть. Казалось, стены рушатся мне на голову. Хотелось одного — скрыться от правды и побыть одной, даже без Кости. Особенно без Кости!
Я молча пошла к двери, но он загородил мне дорогу:
— Куда это ты собралась?
Я оттолкнула его:
— Хочу уйти. Не могу тебя видеть.
Он не уступал:
— Сейчас ты не сможешь вести машину.
Я горько рассмеялась:
— Почему бы тебе тогда не вскрыть для меня вену? Еще пятьдесят лет, верно?
Кости потянулся ко мне, но я отпрянула:
— Не тронь!
Я знала, что эта вспышка гнева была бессмысленной, вошедшее в поговорку желание пристрелить гонца с дурными вестями и все такое. Но это оказалось сильнее меня.
Кости опустил руки:
