Ночь была пасмурная, облачная. Высота облаков – четыреста метров. Положил машину на курс, но прошло десять минут, полчаса, а железная дорога не показывалась. Мелькали огоньки, но мало ли под Москвой заводов и фабрик! Сзади мелькнул какой-то луч света. Оборачиваюсь – вижу, что механик светит за борт карманным фонарем. Я испугался: наверное, что-нибудь неладно с управлением! Пошевелил ногами, подвигал ручкой – управление действует. Что он там высвечивает? Беру переговорную трубку и кричу:
– Почему светишь за борт?
– Хочу, - отвечает, - помочь вам найти железную дорогу.
Больше я его ни о чем не спрашивал.
Внизу показался редкий туман, а потом пошел сплошной пеленой. Я стал, как по пологому склону, подниматься выше и выше и, наконец, попал в прослойку. Черные дождевые облака, как тяжелый потолок, нависали сверху. То там, то здесь виднелись столбы тумана, и казалось, что облака опираются на гигантские колонны. Я проходил между этими колоннами, иногда сквозь них. Такую картину я видел впервые.
На рассвете, пробившись под облака, на высоте ста метров я увидел землю. Подо мной был сплошной лес.
«Где же железная дорога?-думал я.-С какой стороны? Прямо хоть зажмурься и гадай на пальцах!» Справа я заметил дымок. Он быстро перемещался. Несомненно, это поезд. Я направил самолет на дымок и увидел поезд, который шел в сторону Ленинграда. Быстро обогнав поезд, я полетел вдоль железной дороги.
Долго радоваться не пришлось. Скоро появился туман и сгустился настолько, что итти над землей стало невозможно. Каждую минуту самолет мог зацепиться за верхушки деревьев. Пришлось уйти вверх и лететь в тумане.
Приборов для вождения самолетов в тумане в то время было очень мало: «пионер», показывающий прямую и крен, указатель скорости, высотомер и компас.
Опытные летчики и по этим приборам летали неплохо, но мне было очень трудно удержать самолет в нормальном положении.
Я внимательно следил за приборами. Вдруг стрелка «пионера» стала показывать поворот влево. Пока я ставил стрелку на место, компас начал резко отклоняться. Только я хотел поправить его, как заметил, что теряю скорость. Через несколько минут я уже не понимал, что творится с самолетом: скорость то двести, то восемьдесят, машину трясет, ветер дует то в одно ухо, то в другое, компас вертится, как карусель. В конце концов я почувствовал, что «сыплюсь» на землю…
К счастью, в пятидесяти метрах от земли я увидел железную дорогу. Сразу же быстро выправил самолет. Взглянул на компас: да ведь я лечу обратно в Москву!
Оказывается, попав в туман, я несколько раз терял направление и незаметно возвращался к тому месту, откуда туман начинался.
Вижу, дело плохо. Если пойду опять в туман – запутаюсь совсем. Надо где-то садиться. Ищу подходящее место. Внизу тянется лес, иногда попадаются лужайки. Но они настолько малы, что сесть на них невозможно.
Мелькнула какая-то деревушка. Стой, думаю, ты-то мне и нужна! Раз деревня, значит огороды. На них, хоть с горем пополам, но сесть можно.
Потянулись огороды, да в таком количестве, что глаза разбежались. Покружил-покружил и выбрал себе огород побольше да поближе к железнодорожному полотну. Едва я коснулся своего «аэродрома», колеса завязли в размокшей от непрерывных дождей пашне. Самолет остановился, а потом стал на нос.
Торопясь, я с трудом выбрался из машины. Приказал механику охранять ее, а сам схватил ящик с дорогим грузом и побежал к железной дороге. Мною владела только одна мысль: что бы там ни случилось, а матрицы должны быть доставлены во-время.
На бегу чуть не по колено увязаю в глине. Наконец, вижу около путей кирпичный домик. Что-то знакомое… Так и есть, станция! Все они ведь построены на один манер.
Еще с порога спрашиваю у начальника станции:
– Скоро поезд на Ленинград?
– Скоро, – отвечает тот.-Только он у нас не останавливается.
– Как это – не останавливается?
– Очень просто. Скорый – не почтовый, чтобы на каждом полустанке стоять.
– А у вас полустанок?
– Разъезд.
Тут я, торопясь и сбиваясь, рассказал начальнику станции о том, как сюда попал. После долгих просьб он согласился послать телеграмму на ближайшую узловую станцию и попросить разрешения на внеочередную остановку скорого. Только я успокоился немного, начальник вдруг передумал и сказал, что никакой телеграммы давать не будет.
– Все равно поезд уже в пути, - заявил он, - и ничего из этого не выйдет.
Я продолжал настаивать. Видимо, это вывело начальника из себя. Он перешел на официальный тон и попросил меня предъявить документы.
Поезд должен был подойти с минуты на минуту. Я протянул свое удостоверение и тут же решил, что если услышу шум подходящего скорого, остановлю его сам.
Начальник внимательно прочел документ и, сразу изменив тон, произнес:
– С этого и надо было начинать! Пойдемте, товарищ, поезд подходит.
Ничего не понимая, я двинулся следом.
Начальник станции пошел навстречу скорому с развернутым красным флагом. Поезд замедлил ход. Начальник обернулся ко мне, протягивая удостоверение. Сунув его в карман, я вскочил на подножку первого попавшегося вагона. Раздался резкий свисток, и поезд стал снова набирать скорость.
Не входя в вагон, я уселся в тамбуре на ящик с матрицами и стал соображать: какова же причина перемены поведения начальника? Вспомнил об удостоверении. Вытащил из кармана и в первый раз прочитал его. Так вот в чем дело! Последняя строка гласила:
«…имеет право останавливать скорые поезда».
Значит, те, кто организовал полет с матрицами, предусмотрели, что летчик может попасть во всякое положение. А я-то хотел самовольно остановить поезд!
После нескольких случаев блуждания в облаках или в тумане я твердо решил овладеть техникой слепого полета.
Возвращаясь из Ленинграда или Харькова при облачности высотой метров в шестьсот, я сознательно лез в облака, чтобы вести машину вслепую. Потом я «ссыпался» вниз. Высота была хорошая, и, увидев землю, я быстро выравнивал машину и опять заходил в облака.
Через месяц я так натренировался, что без труда выполнял задания в срок при любой погоде.
* * *
Руководители Каспийского зверобойного треста обратились в Москву с просьбой прислать им самолет для разведывательных полетов над морем. Целью этих полетов являлась помощь охотникам на тюленьих промыслах.
Меня вызвали в Московское управление воздушных линий и приказали немедленно вылететь в распоряжение зверобойного треста.
На другой день я уже был в Джанбае, расположенном на берегу Каспийского моря. Из разговоров с тюленебойцами я узнал, что первой партии промышленников не удалось добыть зверя. Они отправились на охоту вслепую – без разведки.
Мне было интересно узнать, как добывают тюленей.
Опытный охотник рассказал мне:
– Весной, когда тает лед, тюлень уходит в южную часть моря, а поздней осенью переходит в северную его часть на лед, для щенки. Вот тут и начинается охота.
Сплошной лед от берега до воды тянется примерно на девяносто километров. Здесь щенится тюлень.
