И всё-таки я голубого рака не сварил, пожалел. Выбросил обратно в речку. Ведь, может, это всем ракам рак. Может, от него вся порода рачья переменится. Может, не будут они, как водяные крысы, прятаться по тёмным норам, не станут пятиться задом. Может, поднимутся с тёмного дна к подводному небу и заживут среди ярких и красивых рыб. И может, нашу Грязную речку все назовут тогда: речка Голубых Раков!
Так что вот: не все раки бурые.
Бывают и голубые.
Да будет и вам это известно!
Подводный закат
Охотникам знаком тихий и мирный предзакатный час в лесу. Покой и тишина. Сизая дымка заволакивает кусты. А вершины высоких берёз похожи на золотые купола. И на самом высоком сучке нежится на закатном солнышке сорока, похожая снизу на белую спичку с чёрной головкой.
Вокруг истома и лень.
Есть такой час и под водой. Когда утихнет ветер и улягутся волны, подводное небо начинает розоветь. В воде удивительная игра света: голубые лучи стрелами пронизывают толщу воды. Они такие чёткие и прямые, что, кажется, тронь их — и они зазвенят!
Не спеша всё становится оранжевым, а дно темнеет и опускается в глубину.
Весёлые подводные рощицы тоже становятся оранжевыми, будто их покрыла золотая пыль или осел на них золотой иней.
Из сумрачных тёмных зарослей на солнечные подводные опушки выползают подремать и понежиться серо-зелёные щуки. Они похожи на пятнистых ящеров с жёлтыми ногами-коротышками. Они неподвижны, как затонувшие ослизлые палки.
Над жёлтыми рощицами проносятся быстрые стайки серебристых плотвиц. Красные глаза их посверкивают, как искры. Пронесутся и растают в сизой водяной дымке. Плывёт водяная черепаха, покачиваясь с боку на бок.
А на растопыренную корягу, как на затонувший лосиный рог, лениво выползает усатый ночной рак.
По дну, по водорослям, по корягам, по рыбам струится тонкая розовая солнечная рябь. Тишина и покой. Мирный подводный вечер. Ленивый закатный час.
Раки
Мы привыкли, что все события на земле сопровождает шум. А вот под водой все события беззвучны: там всё — как в немом кино.
Плыву и вижу; высунулись из-под коряги две небесно-голубые рачьи клешни. Я вижу, и окуни их видят. Золотые искорки вспыхнули в их круглых глазах, затрепетали красные плавнички, зашевелились пухлые белые губы. Два окуня опустились вниз и — раз! — вытащили из-под коряги линючего голубого рака. Два! — и рак без клешней, как перо синей птицы, покачиваясь, опустился на дно. А окуни, с голубыми клешнями во рту, скрылись в траве.
Плыву вдоль обрывистого берега, изрытого норами. Это рачий небоскрёб. Во всех «окошках» любопытные рачьи глаза. Вот уж у кого глаза от любопытства на лоб лезут! Шевелятся глаза, шевелятся клешни, шевелятся усы — как трава на ветру. Раки смотрят на меня и, кажется, шепчутся. Разгадать бы, — о чём шепчутся раки?
Может, раки шепчутся о плотвичках-гимнастках? Есть в озере такие плотвички. Плывут, как ни в чём не бывало, носик вперёд, хвостик назад, да вдруг — хоп! — и повиснут вниз головой. Потом опять — хоп! — и встанут на хвостик. Постоят — кто на голове, кто на хвосте — и дальше плывут: носик вперёд, хвостик назад. Чаще всего занимаются этим молодые плотвички: балуются, наверное.
А раз напал на плотвиц окунь. Плотвицы как искры стрельнули вверх, вбок и вниз: спасайся, как можешь! Одна с разгону даже на бережок выпрыгнула. Окунь замер у берега, как собака на стойке: глаза горят и плавнички трепещут.
Плотвица на песке согнулась дугой, подскочила, плюхнулась в воду и… попала к окуню в рот!
Всё видят из нор своих раки, все подводные события происходят у них на глазах. Может, об этом они и шепчутся? Колышутся длинные усы, трётся клешня о клешню, шевелятся глаза на стебельках; о многом бы они рассказали!
Но озеро не спешит открывать свои тайны.
Коллега
Вылез из воды и на рубашке своей увидел ужа. Он был ещё сырой: тоже только что из озера. Пригрелся на солнышке да на тёплой рубахе: продрог в воде-то небось, как и я.
Уж не ядовитая гадюка, церемониться с ним нечего. Я схватил ужа за хвост и легонько тряхнул. Попугать хотел. А у него изо рта как посыплются… головастики!
Живые, черные, хвостиками виляют. Так и юлят на песке.
Я скорее ужа к воде: трясу над водой. Булькают головастики в воду и, как ни в чём не бывало, расплываются по сторонам!
Вытряс я из ужа всех головастиков и самого забросил в озеро. Как-никак мой коллега — тоже подводный охотник!
Умирающее озеро
Мох колыхался под ногами, как пружинный матрас. Видно было, как подо мхом кругами расплывались волны. Покачивались кривые и хилые сосенки, странно шевелились кочки с багульником.
Когда-то тут было озеро. Оно и сейчас тут, только сверху застелено моховым ковром. В ковре тут и там дыры — «окна». Вода в этих окнах чёрным стеклом. Подойти к окнам почти невозможно: моховая сплавина прогибается под ногами и тонет.
Я лёг на живот, растопырил широко руки и ноги — распластался как мог, — и пополз. Дополз до окна, надел на лицо маску, вдохнул через трубку свежего воздуха и, как тюлень в полынью, соскользнул в окно вниз головой. День сразу померк, и наступила ночь. Я опускался в глубину, и яркое окно надо мной становилось всё уже и уже.
Вот и дно — холодное и вязкое, как кисель. Я по пояс утонул в нём, а под ногами всё ещё была какая-то жидкая каша.
Высоко над головой — чёрный мохнатый моховой потолок с голубыми дырками. В каждую дыру врывается свет и голубой колонной упирается в дно. И кажется, что вся эта мохнатая чёрная крыша держится на голубых колоннах…
На одном вдохе под водой долго не просидишь. Я рванулся вверх и высунулся в соседнее оконце. Это было даже не оконце, а скорее форточка: только-только протиснуть плечи и голову. Я протиснулся в неё
