Опасно в горах по грибы ползать.
Медвежья яблоня
Поспели в лесу дикие яблоки. Те, что кислицей зовут: откусишь — и чуть не слёзы из глаз!
— Не торопись, — говорит пастух. — Найдём сладкую яблоню, медвежью!
Я подумал, что это сорт такой. А оказалось, что яблоня и в самом деле медвежья! Медведь её отыскал в лесу и пометил: на коре когтями зарубки задрал.
— Ну-кось, пробуй! — пастух говорит.
А мне неохота. Зелёное оно, мелкое, на вид даже хуже других. От одного его цвета уже оскомина на зубах.
— Да ты пробуй, пробуй! — пастух пристаёт.
Я откусил и не верю — сладкое! Даже очень съедобное. Не медовое, конечно, и не сахарное- наливное, но для кислицы-дичка просто приятное.
Сидим под медвежьей меченой яблоней и едим медвежьи сладкие яблоки.
— Медведь, он такой… — говорит пастух. — С других яблонь зря и не пробуй, ищи сразу меченую.
— А хозяин не заругается, что мы без спроса с тобой? — смеюсь я.
— А кто его знает? — отвечает серьёзно пастух.. — Он, наверное, давно из кустов за нами следит!
— Так, может, лучше уйдём?
— Ещё чего! Пусть сам уходит, другую сладкую ищет. Ему всё равно делать-то нечего.
Сидим, едим сладкие яблоки. Пока хозяина нет…
А кабанам, которые тоже на медвежьи яблочки падки, он поблажки такой не даёт! Правда, у кабанов совсем совести нет. По-свински себя ведут. Медведь старается, ворочается на яблоне, отрясает ветки, а кабаны внизу собирают падалицу. Рявкнет на них, а они снова. Тогда возмущённый медведь, повизгивая и подвывая, мешком падает вниз, прямо на бесстыжие кабаньи рыла. Ну, тут уж их сдует как ветром!
У костра
Пламя костра — сухое и жаркое. Над костром, как на ветру, качается ветка бука. Взошла луна — ив глухом буковом; лесу стало ещё мрачнее и глуше. Как в чёрной воде. И только там, где лунный свет пробил лесную крону, легли на стволы и землю яркие жёлтые пятна. Тревожно как-то. Из чёрного леса с жёлтыми лунными пятнами — шорохи и тихий хруст. Чуть притушил костёр еловой лапой: хвоинки запищали и красными зигзагами запрыгали вверх.
Лёг к костру спиной. Неудобно… Повернулся лицом — ещё хуже. Переполз на другое место — опять что-то не так: не то сучок под боком, не то в головах низко. И вдруг понял: дело не в сучке и не в изголовье. Дело в сердце — щекотно, перебои и одышка. Это знакомо. Это предчувствие. Кто-то притаился вблизи! Потянулся тихонечко к карабину, оттянул курок и быстро вскочил на ноги. Костёр слепит. А за костром — чернота и жёлтые пятна…
Пригнувшись, кинулся в темноту — как в воду нырнул. Упал и затаился за большим валуном, затянутым мхом.
Странно выглядит ночью костёр со стороны. Красное плашмя беззвучно мечется то разгораясь, то затухая. Ветви над огнём кланяются, кланяются. А серые стволы деревьев, как ноги слонов, переступают вокруг огня, словно пританцовывают.
Ощущение, что тут кто-то есть, не проходит. Это даже не ощущение, а уверенность; я знаю, что этот «кто-то» ещё покажет себя. И он показал.
Сутулая и сгорбленная фигура встала между мной и костром. Будто облачко наплыло на костёр и затмило его. Медведь! Бесшумно, словно это и в самом деле лишь облачко тумана, а не матёрый зверина, медведь ещё раз обошёл вокруг костра, — и опять чёрная туша его затмила огонь. Но вдруг он быстро повернулся ко мне — видно, учуял! Чуть слышно охнул и мгновенно исчез.
Я побоялся стрелять. Почему? Да разве всё объяснишь, когда вокруг чёрный лес, жёлтые лунные пятна и сутулая фигура, плывущая по красному пламени как туман!
Я не думаю, что медведь пытался напасть. Просто его распирало от любопытства: что это за жар- птица с красными крыльями и почему вокруг неё пляшут деревья?
Железный лес
Растёт в горах Талыша железное дерево. Не одно дерево, а целый железный лес. Странный это лес. Стволы деревьев больше похожи на каменные столбы, изборождённые временем, размытые ливнями, выветренные вихрями. Какие-то корявые пещерные сталактиты и сталагмиты. Твердокаменные, несокрушимые — гудят под обухом. Сучья у них пятнистые, как спины удавов, раскорячены и перекручены. Ветру их не согнуть, не качнуть даже — как из железа отлиты. Упёршись, сучки прикипают друг к другу, врастают в стволы, сплетаются в железное кружево. Не поросль, а решётка железная. И листья на них жёсткие, как из зелёной жести.
Сумрачно и голо под пологом железного леса. Блики солнца на тёмной земле лежат разноцветными овалами и кругами. Словно выложена земля жёлтой, лиловой, голубой мозаикой кафельных плиток.
В железном лесу всегда тихо. Даже стука дятлов не слышно: боятся, наверное, дятлы нос о сучки погнуть! Ещё бы: сучки не всякий топор возьмёт. Они даже в воде тонут, как камни.
Лес хмурый и сумрачный. Железный.
В ущелье боздагов
Охотника-натуралиста влекут к себе узкие каменистые ущелья боздагов — выжженных солнцем хребтов. В них вечно что-то сыплется, шуршит, откуда-то падают камешки. Может, так, само по себе. Может, ящерицы. Может, заяц пробежал или выводок кекликов взлетел — красивых горных куропаток. А может, и горный козёл скакнул — желанная добыча охотнику.
На рассвете ущелья — как синие трещины на красном хребте. К полудню трещины наливаются белой мглой, а камни в них становятся от жары золотыми. Под навалом золотых камней — чёрные тени. Душно в этих раскалённых ущельях. Нечем дышать. Медленно подвигаешься вперёд. Ущелье то и дело круто виляет. Подходя к повороту, взводишь курки: ещё шаг — и может быть неожиданная встреча.
…Стремительно удирают лупоглазые маленькие ящерицы-геккончики. Толстые, серые, как щебень, агамы — большие шершавые ящерицы с треугольными головами и обрюзглыми щеками — с трудом лезут в тесные щели в камнях; их жёсткая чешуя скрипит о камень, как наждак.
Ещё поворот — и за ним звонкий, будто железка ударяет о камень, крик птички скального поползня. Тревога на всё ущелье!
Осторожно выглядываю из-за скалы.
