коварное, холодное, рассчитанное предательство в течение всей войны?…'. [183]
Шульгин, столь выразительно охарактеризовавший поступок Милюкова, прошел мимо одной любопытной детали телеграммы, оставляющей такое впечатление, будто министр проговорился, сказав больше того, чем должен был сказать. Он выставил себя вместе с Шиффом участником 'мировой борьбы против средневековья, милитаризма и самодержавной власти'. На чьей стороне выступал Милюков в этой борьбе? На стороне России и ее союзников? Едва ли. Быть может, на стороне Германии? Вряд ли. Что же это за третья мировая сила?
В своих воспоминаниях Милюков повествует об одном эпизоде, произошедшем с ним в бретонском городке. 'Рано утром, — говорит он, — я спустился в ресторан отеля. В зале сидели поодаль и пили кофе два-три ранних посетителя. Я встретил тут и вчерашнего спутника по омнибусу и с ним разговорился. Не помню почему, разговор зашел о масонах. Он оказался сам масоном и заговорил об их всемогуществе во Франции. Чтобы доказать справедливость своих утверждений, он заметил: если бы мне сейчас здесь грозила опасность, мне было бы достаточно взять вот эту пепельницу и сделать условный жест. Я уверен, что кто-нибудь из присутствующих бросился бы мне на помощь. Проверить его слова не было повода, но они произвели на меня очень сильное впечатление. Мне неоднократно впоследствии предлагали вступить в масонскую ложу. Я думаю, что это впечатление было одним из мотивов моего упорного отказа. Такая сила коллектива мне казалась несовместимой с сохранением индивидуальной свободы'.[184]
Это утверждение Милюкова о своей непричастности к масонству интересно сопоставить с его некоторыми высказываниями о членах Временного правительства: 'Я хотел бы только подчеркнуть еще связь между Керенским и Некрасовым-и двумя неназванными министрами, Терещенко и Коноваловым. Все четверо очень различны и по характеру, и по своему прошлому, и по своей политической роли; но их объединяют не одни только радикальные политические взгляды. Помимо этого они связаны какой-то личной близостью, не только чисто политического, но и своего рода политико-морального характера. Их объединяют как бы даже взаимные обязательства, исходящие из одного и того же источника… Дружба идет за пределы общей политики. Из сделанных здесь намеков можно заключить, какая именно связь соединяет центральную группу четырех. Если я не говорю о ней здесь яснее, то это потому, что, наблюдая факты, я не догадывался об их происхождении в то время и узнал об этом из случайного источника лишь значительно позднее периода существования Временного правительства'.[185]
При чтении этих строк возникает ощущение, будто их автор пытается сказать главное, но не отваживается, прибегая к изворотливым недомолвкам. А. Я. Аврех по этому поводу замечал: 'Совершенно недвусмысленно дав понять, что он имеет в виду именно масонскую связь указанной им четверки, автор воспоминаний тем не менее решительно не желает произнести слово 'масон', причем под очень странным и не выдерживающим никакой критики предлогом. В самом деле, почему тот факт, что он узнал об этой связи много позже, является препятствием для его произнесения? Правда, Милюков при этом добавляет, что он узнал о масонстве четверки из случайного источника, но из контекста видно, что не это обстоятельство является причиной его умолчания, а именно первый мотив ретроспективности'.[186] По всей видимости, слова 'масон', 'масонство' были для Милюкова в данном случае табуированными, что намекает на какие-то скрытые обязанности самого автора воспоминаний. Тут есть предмет для размышлений…
Поздравительная телеграмма Шиффа, ее почти ликующий тон-бесспорное свидетельство того, что февральский переворот 1917 г. пришелся по душе ее отправителю. Очень трудно предположить, что Щифф и люди его круга были озабочены национальными интересами России. Отчего же тогда такая радость? Не от того ли, что пришедшие к власти в России лица стремились, по выражению Витте, 'перестроить Россию на новый либеральный космополитический лад'?[187] Здесь также есть предмет для размышлений… Но мы, как говаривал некогда наш древний летописец, 'на прежнее возвратимся'.
Помимо Шиффа, можно назвать и другие имена известных финансистов, настроенных негативно к России. Так, на митинге в Филадельфии 18 февраля 1912 г. с зажигательной речью выступил крупный банкир Лёб. 'Собирайте фонд, чтобы посылать в Россию оружие и руководителей, которые научили бы нашу молодежь истреблять угнетателей, как собак! — призывал он. — Пусть лавина эта катится по всем Соединенным Штатам! Подлую Россию, которая стояла на коленях перед японцами, мы заставим стать на колени… Собирайте деньги, — деньги это могут сделать!'.[188] Растиражированное американскими газетами выступление Лёба стало достоянием широкой гласности.[189]
Довольно примечательна история прохождения внешнего займа России 1906 г. Русско-японская война заметно ухудшила финансовое состояние страны. Рубль ослаб. Тем опаснее для существующего строя становилась начавшаяся революция. По признанию Витте 'для того, чтобы Россия пережила революционный кризис и дом Романовых не был потрясен, необходимы две вещи-добыть посредством займа большую сумму денег, так, чтобы не нуждаться в деньгах (т. е. в займах несколько лет, и вернуть большую часть армии из Забайкалья в Европейскую Россию'.[190]
Соответствующее зондирование Витте начал, еще будучи в Америке в 1905 г. Он завел разговор на эту тему с банкиром Дж. П. Морганом, спрашивая о его согласии участвовать в займе. Морган 'не только согласился, но и сам вызвался на то', однако настаивал, чтобы Витте 'не вел переговоров с другой группой, еврейской, во главе которой стоял Шифф'.[191] Морган, вероятно, знал что Шифф поставит ряд условий, неприемлемых в данный момент для русского правительства, но что указывают дальнейшие события.
Витте полагал, что сделать 'громадный заем' можно было лишь при 'главенстве Франции'. В то врем; во Франции 'были две главнейшие группы синдикате; банкиров: одна называется еврейскою, потому что во главе ее становился дом Ротшильдов, а другая-та называемая христианская', которую сперва возглавлял Жермен, а потом-Нейцлин.[192] 'Я счел нужным, — рассказывал Витте, — пощупать почву, как отнесутся Ротшильды к займу, и поручил это нашему финансовому агенту в Париже Рафаловичу. Парижские и Лондонские дома Ротшильдов между собою весьма связаны, со смертью барона Альфонса (жил в Париже. — И. Ф.) главенство перешло в руки лондонского лорда Ротшильда, поэтому Рафалович поехал в Лондон, и затем я получил от Рафаловича такой приблизительно ответ: 'Ввиду уважения, питаемого Ротшильдами к личности графа Витте как государственного деятеля, они охотно оказали бы полную поддержку займу, но не могут это сделать, покуда в России не будут приняты меры к более гуманному обращению с русскими евреями, т. е. не будут проведены законы, облегчающие положение евреев в России'. Так как я не считал достойным для власти по поводу займа подымать еврейский вопрос, то полученный мною ответ меня убедил, что с Ротшильдами это дело сделать нельзя'.[193]
России взялась помогать 'христианская группа банкиров'. Но тут же возникли сложности. Зарубежная печать подняла шумную кампанию против займа. К ней подключилась леволиберальная печать в России. Оппозиционные политические партии тоже чинили препятствия займу. Так, '29 марта 1906 года состоялось заседание ЦК кадетов, на котором обсуждался вопрос о закономерности и допустимости займа до начала работы Думы, а также вопрос о том, не следует ли от имени партии предпринять определенные шаги, чтобы противодействовать его заключению. В результате прений была принята резолюция, в которой подчеркивалось, что партия относится 'вполне отрицательно к означенному займу', находя его крайне вредным для своих интересов. В то же время в резолюции указывалось, что партия все же считает невозможным делать какие-либо шаги, чтобы 'воспрепятствовать займу'. Принятое решение ничем не связывало инициативу отдельных членов партии, которые могли на свой 'страх и риск', не ставя под удар партию в целом, предпринимать те или иные шаги, чтобы как-то препятствовать соглашению о 'вредном' Для интересов партии займе'.[194] То был хитрый ход, развязывающий руки 'отдельным членам партии'. Как показывает новейшее исследование, члены ЦК кадетов В. А. Маклаков и П. Д. Долгоруков, будучи в Париже, старались ознакомить французскую общественность и отдельных членов французского правительства с 'точкой зрения русских либералов по вопросу о соглашении и заключении займа до созыва Думы'.[195] Есть на сей счет и свидетельства современников.
