Но задачи, которые теперь ставились, более напоминали благие пожелания, нежели строго рассчитанные и выверенные задания.
«Согласно принятым решениям, подкрепленным затем «Основными направлениями экономического и социального развития на 1986–1990 гг. и на период до 2000 г.», предусматривалось удвоить к 2000 г. национальный доход, а темпы прироста повысить с 3,1 % в 1981–1985 гг. до 5,0 % в 1986–2000 гг. Ресурсосбережение рассматривалось как решающий источник удовлетворения потребностей экономики в топливе, энергии, сырье и материалах. Была сформулирована задача: 75–80 % прироста потребностей в этих компонентах производства обеспечить за счет их экономии»
Все это прекраснодушие, как и надо было ожидать, осталось только на бумаге.
Необходимо заметить, что программа «ускорения» предусматривала
«опережающее (в 1,7 раза) развитие машиностроения по отношению ко всей промышленности и достижение ею мирового уровня уже в начале 90–х годов. Но ни в одном из партийных документов, ни в одном из официальных расчетов не говорилось, что для достижения цели «догнать Америку» за пять лет в важнейшей отрасли необходимо было, чтобы производство оборудования для самого машиностроения развивалось в сравнении с ним ещё в два раза быстрее. Советской экономике это было совершенно не под силу. Предпринятые массированные денежные, в том числе валютные, вливания в машиностроение не дали эффекта ни через год, ни через два после провозглашения его приоритетным»
Деньги, как говорится, «вылетели в трубу», что явилось первым серьезным «вкладом» Горбачева в развитие экономики страны. Да и вообще «ускорение» обернулось громадным ростом бюджетного дефицита. Как все это понимать? Можно, разумеется, сказать: перед нами досадная ошибка, каких немало совершили предшественники «реформатора» с «человеческим лицом». Но, учитывая то, что Горбачёв совершил впоследствии, к чему привел страну, народ и партию, можно заявить и по — другому: здесь мы имеем дело с сознательным расчетом и с планированной акцией.
Некоторые экономисты полагают, что программа «ускорения» без структурной перестройки была обречена на провал (Соколин Б.М. Кризисная экономика России… С. 10–11). Опять приходится гадать, что это — просчет или расчет…
В программе «ускорения» есть момент, который обычно упускают из вида. Это момент социально — психологический. Понятие «ускорение развития» содержит элемент если не завораживающий, то очень привлекательный, особенно для обществ, остро осознающих необходимость позитивных изменений, затрагивающих жизнь народных масс (а таковым и было советское общество середины 80–х годов). Народ, находящийся в томительном состоянии ожидания лучшего, склонен, вопреки разуму, верить обещаниям своих правителей. А тут появился вызывающий симпатию молодой (по сравнению с прежними хозяевами Кремля), обходительный и сладкоречивый властитель, устами которого, как говорит народная мудрость, «мед бы пить». Он пообещал радикальным образом улучшить жизнь за какие — то пятнадцать лет. Как ему не верить?! И, увы, поверили! Но массы, которыми овладевает чувство веры, слепнут, будучи не способны адекватно воспринимать действия власти. Они поддаются на новшества, которые осуществляются отнюдь не в их интересах. Необходимо время для прозрения. А пока с людьми, пребывающими в социальном дурмане, можно проделывать все, что угодно. Таков, на наш взгляд, основной социально — психологический эффект программы «ускорения». С этой точки зрения ее надлежит рассматривать как один из способов психологического воздействия на массы.
Провозгласив курс на «ускорение» экономического и социального развития в рамках существующего строя, Горбачев одновременно включил мощную систему торможения, в результате чего реализация этого курса стала весьма проблематичной (Это, по нашему убеждению, свидетельствует о том, что в курсе на «ускорение» Горбачев преследовал несколько иные цели, нежели ускоренное развитие страны на пути к подлинному социализму). Речь идет об антиалкогольной кампании. Как бы предполагая возможность подобного взгляда на проводившуюся в 1985–1988 годы борьбу с алкоголизмом, Горбачёв в своих мемуарах пишет:
«Антиалкогольная программа, принятая в мае 1985 года, до сих пор остается предметом недоумения и догадок. Почему решили начать с этой меры, рискуя осложнить возможность проведения реформ?»
Принятие антиалкогольной программы бывший генсек объясняет тем, что мириться далее с пьянством — «народной бедой» — было невозможно (Там же. С. 338–340), хотя тут же отмечает, что
«пьянство на Руси было бичом со Средних веков»
(
Стараясь ослабить бремя личной ответственности, Горбачёв утверждает, будто инициатива введения мер по преодолению пьянства и алкоголизма
«принадлежала общественности»
Стало быть, он здесь, можно сказать, как бы ни при чем. К тому же чересчур ретивые сановные контролеры, следившие за претворением в жизнь предначертаний партии (контроль за исполнением был поручен Лигачёву и Соломенцеву), взявшись за дело с неуемным рвением,
«довели всё до абсурда»
Опять — таки он тут, вроде бы, ни при чем. Однако Горбачёв все же не отказывается от «доли» собственной вины. Только она у него хоть и «большая», но какая — то странная:
«Что ж, должен покаяться: на мне лежит большая доля вины за эту неудачу. Я не должен был всецело передоверять выполнение принятого постановления. И, уж во всяком случае, был обязан вмешаться, когда начали обнаруживаться первые перекосы. А ведь до меня доходила тревожная информация, что дело пошло не туда, да и многие серьезные люди обращали внимание на это в личных беседах. Помешала отчаянная занятость лавиной обрушившихся на меня дел — внутренних и внешних, в какой — то мере и излишняя деликатность. И ещё одно скажу себе в оправдание: уж очень велико было наше стремление побороть эту страшную беду. Напуганные негативными результатами кампании, мы кинулись в другую крайность, совсем её свернули. Шлюзы для разгула пьянства открыты, и в каком жалком состоянии находимся мы сейчас! Насколько труднее будет из него выбираться!»
Итак, «передоверил», «не вмешался», «не прислушался», «был занят», «хотел лучшего» — вот за что себя корит Горбачев, говоря при этом, что сейчас мы находимся еще в худшем положении. Все это — словесная вуаль, скрывающая подлинный смысл антиалкогольной кампании 1985–1988 годов. Увы, не вышло. И тут ничего не поделаешь… Эту сказку в различных вариантах пересказывают другие мемуаристы и
