по-любому — не зря.
Вик не слушал, проверял амуницию, только на мгновение отвлекся — раз уж пахана занесло в пророчества, стоило пользоваться.
— Подгони мне еще одну стрельбу.
— Ну ты загнул, Инженер.
Механист посмотрел на север. Координаты, рассчитанные на армиллярной сфере, находились на северо-западе, но из рассказов Себеды Старьевщик знал, что отсюда надо идти именно на север. А спорить и доказывать что-то, тем более вымаливать Вику не хотелось. Если придется — управится и с одним стволом.
И это молчаливое безразличие подействовало на пахана сильнее, чем настойчивые просьбы.
— Старого, млин, человека, — Моисей, кряхтя, полез за своей стрельбой, — без зубов оставить готов.
— Мне бы столько лишних зубов, сколько у тебя, — без эмоций прокомментировал Вик.
— О, узнаю зверюгу в Инженере. Счас ломанется, что таран, только не отставай. — Пахан подмигнул Венедис.
По кислому выражению лица Венди было видно, что именно этого-то она и опасается.
Вик же просто хотел найти кого-нибудь из местных, чтобы задать пару вопросов насчет географии. Если это окажутся вогулы — тем интереснее.
— Жилье чувствуешь?
Плоты с неприкаянными медленно скрывались за очередным поворотом реки.
— Да, — Венди задумалась, — недалеко. А ты, механист, всегда такой?
— Какой?
— То просчитываешь каждый шаг, перднуть без анализа боишься…
Вик присвистнул — это она у паханят таких оборотов нахваталась? А с виду — все такая же приличная ханум.
— …а сейчас совсем без берегов остался.
Если бы механист был другим — он был бы другим. Чтобы стать рациональным, надо иногда становиться бездумным. Стравливать накопившееся и плевать на все — даже на желания. Этим он тоже отличался от вид оков, должных всегда уметь контролировать свои эмоции. Он был свободным до крайностей. Даже в мыслях.
— Так что насчет жилья?
— На юг, по берегу, два часа ходу, — помассировала висок.
— Ну, пошли тогда.
Вогулы обычно не селились там, где когда-то жили древние. Потому что там не хорошо — отпечаток застаревших мыслей и существований напрягает. Но даже тогда, в древности, люди умели находить самые лучшие места в округе для своих больших деревень. Поэтому вогулы селились недалеко от поселков древних.
Названия старых селений иногда переходили к новым, иногда — нет. И не всегда даже старики помнили, откуда повелось настоящее имя. Да кто такие старики — такие же младенцы на пороге вечности, как и остальные. Этот поселок прозывали Красновишера, и никто не знал почему.
А Вик и Венди не знали даже названия. Красновишера — не из тех топонимов, которые обозначают табличками на входе в поселение. И остаться незамеченными среди полутора десятков дворов путникам не грозило.
Но Старьевщик хотел завоевать максимум внимания и знал, как это сделать.
Когда в поселке появились двое незнакомцев в необычных волчьих шубах, с огромными мешками- горбами за спиной, с рукоятями мечей, торчащими по бокам, и со страшными стрельбами, но без привычных самострелов и рогатин, первыми их заметили дети. Что странно — чужаков в тайге слышно издалека. Для взрослых. А ребятня — они как-то по-другому чувствуют. Всей толпой сразу, как стайка рыбешек.
Детвора сбежалась — мал мала меньше, неуклюжие в смешных оленьих малицах-колокольчиках — посмотреть. Гости — не такая уж редкость, но чужаки-то — в диковину. Мужчина и женщина. Женщина, как ни прячь, но добрая, а мужчина из себя немного боязный. Осмотрелся по сторонам, присел на корточки, поставил перед собой железную штуку и давай блестящими обручами двигать.
К тому времени и взрослые подтянулись. Охотники — ничего не боятся. Но зашептались опасливо:
— Механист…
Кое-кто рогатину поудобнее перехватил. А мужчина от своих железин оторвался, достал из-за пазухи сверточек, раскрутил, высыпал в ладонь щепоть серой пыли и белый круглый камешек. Пыль в кулаке стиснул, а камешек подбросил несколько раз и протянул стоящему ближе всех мальку. Тому шикнуть не успели или оттащить подальше — взял.
Странный камешек — ни тепла от него, ни холода. Вроде бы есть, а вроде бы и нет. Мальчишка повертел в пальцах, прислушиваясь, — и так и этак. Ничегошная вещь. Только взрослые замерли отчего-то. Мужчина же мальку и говорит, на одного из охотников кивая, мол, отдай ему. Килим-промысловик не лучший и не худший, уважаемый, рука дрогнула, но подошел, тянется — дай, возьму. Паренек, недоумевая, чего тут такого страшного, отдал. Килим сжал крепко камешек и стоит — ни жив ни мертв.
Вик усмехнулся: ему про такое рассказывал Палыч, надо же — действительно прокатывает. Теперь неплохо бы для пущего эффекта найти открытый огонь. Жалко, что армиллярная сфера никакой не механизм — не производит чуждых возмущений, не забивает восприятие, не смущает чуткие разумы. Но ведь и без того, похоже, получилось неплохо.
Лучше было оставить керамическую пулю у ребенка, тогда бы вогулы стали совсем как шелковые. Но Старьевщик пожалел — фарфор хоть и абсолютно нейтрален, но можно столько нафантазировать о непроницаемой механистской штуковине, от которой ни заговорить, ни оберечься, что на всю жизнь останется след на карме.
Зато прием безотказный — ребенок возьмет пулю, потому что он ребенок, а взрослый у ребенка заберет — потому что взрослый. На себя механистову порчу примет. То, что нет в пуле никакой порчи, — дело десятое, главное — что ни один видок не определит в фарфоре ни добра, ни зла. А значит, и защиты не придумает.
— Чего эта? — сглотнув, спросил Килим.
— Пуля, — честно ответил механист, — не выбрасывай ее.
— А то, что тогда будет?
— Да не знаю я. — Вик многозначительно оскалился.
Совсем рядом обнаружился огонь в вынесенном на улицу чувале — то ли его так обжигали, то ли собирались вытапливать что-нибудь вонючее, не для дома. Финальный аккорд. Вик сжал ладони над пламенем и эффектным жестом бросил порох. Полыхнуло несильно, но заметно.
— Забери давай, — сквозь зубы выдавил охотник.
Хорохорится.
— Заберу, — не стал спорить Старьевщик, — когда до Вычегды отведешь.
— А может, лучше тебе башка открутить? — выдвинулся вперед вогул посолиднее Килима — похожий на главного.
— Отдай ему пулю, — посоветовал Вик охотнику.
Килим облегченно рыпнулся, но местный главный уже задвинулся обратно. Охотник, вздохнув, выудил из-за пазухи кожаную ладанку и положил фарфорку туда. В таких мешочках местные таскали свои фетишки. Со стороны — всякий мусор, какие-то перья с засохшим птичьим дерьмом, заплесневевшие веточки, кости, черепки и прочий хлам, имеющий сакральный смысл только для их обладателя. Старьевщик расслабился — патрона, конечно, жалко, но теперь проводник до Вычегды им обеспечен.
