устраивает путников. Но потом, километрах уже меньше чем в ста от расчетной точки, русло резко меняет направленность, и Венедис, полчаса прикладывавшая ко льду то ладонь, то ухо, констатирует: вода стремится в белое северное море. Прямиком.
Путники оставляют нарты в какой-то деревне с очередным зуболомным названием, грузят себя поклажей и с тоской рассматривают темную стену тайги. Их дорога, точнее, ее отсутствие — на запад.
— Килим, — спохватился механист, — отдай уже пулю.
Охотник вытряхнул из ладанки мутно-белый шарик и с сомнением повертел в руках:
— Себе взять могу, а?
Старьевщик слегка опешил — не поймешь этих дикарей, для них, что добрая вещь, что злая, не могут выбросить. Как нельзя отказаться от каких-то эпизодов из прожитого. Так вогулы, наверное, хранят память о любых событиях.
— Бери, если надо.
Механисту казалось, что Килим сейчас потребует от него каких-либо торжественных манипуляций. Трах-тибидох и все такое. Вик даже собрался придумывать что-нибудь пафосно-зрелищное со снятием заклятья пули.
— Не надо это, — отказался охотник, — она теперь плохое делать хотеть не будет. Ты честный.
Я-то… удивился Старьевщик, но спорить для разнообразия не стал. А Килим, похоже, решил и дальше удивлять спутников:
— С вами пойду, хорошо.
— На фига? — сорвалось у механиста.
— Интересно.
Где же тут поспоришь?
Вот так вот все просто и обыденно — пойдет, потому что интересно. В жизни все обыденно, как бы потом ни приукрашали в легендах и мифах.
Разве тогда Вик мог себе представить, что через неделю встретит бога? Обычного бога — в потертом тулупе и растоптанных валенках.
Глава 10
Он напоит нас горячим чаем и пойдет заниматься своими делами. Колоть дрова или доить корову. На нас ему будет совершенно насрать. Мол, жрите чай, макайте сухари в кипяток. И не любите ему мозги своими инсинуациями.
Он не удивится нашему приходу, но и не подаст виду, что ждал нас. Потому что не ждал, потому что разучился удивляться, потому что ему все равно — просто еще одни люди. Пришли. К какому-то другому человеку.
Он усмехнется, глядя на мои стрельбы, которые я при встрече на всякий случай буду держать в руках. Действительно, смешно: с двумя допотопными стрельбами наперевес — против бога. Впрочем, тогда мне еще казалось, что стрельбы могли бы его остановить. Если что. Позднее доведется убедиться — нет, не смогли бы. И только потом, много потом он, бог, все-таки признается, что да, остановили б. Ненадолго. Может быть.
Он усмехнется, глядя на то, как Венди потянется к осязаемым источникам энергии и, словно обжегшись, захлопнет сознание. Оттого что сила, пропитавшая это место, хорошо мне знакома. Я узнаю ее по ровному, неслышному гулу, потрескиванию поля, тяжелому давлению. Она слишком груба, слишком мощна, слишком необузданна для изящного управления.
Он усмехнется, когда в ужасе открестится от него множеством защитных жестов Килим. Потому что любые обереги, все мыслимые проклятия, наговоры, энергетические комбинации, вербальные построения, фокусирующие промыслы для него — недоказуемые теоремы иного мира. Бог и магия — параллели, которым не суждено пересечься. По определению.
Он рассмеется, когда Венедис назовет его богом.
Но — обо всем по порядку.
Озеро, на котором должен был оказаться Валаам, совершенно не впечатлило Старьевщика. Обычное лесное озерцо, березы на низких берегах. Вытянутое и узкое. Если на нем и находился Остров, то это могла быть только какая-нибудь временная отмель. Существовал вариант, что это снова не то озеро, — нигде ведь не написано, но за три дня шатания по округе они встречали только такие невзрачные лужицы. К этому их привела Венедис, заявив, что ощущает здесь нечто необычное, неестественное. С координатами, рассчитанными Виком, место расходилось километров на двадцать, но это, ни о чем не говорило — укладывалось в пределы допустимой погрешности.
Механист сплюнул — он ожидал, что история склонна гипертрофировать события и расстояния, но рассказ Палыча о многодневном плавании до Острова при таких размерах озера не воспринимался преувеличением. Он выглядел как бессовестная ложь.
Единственной достопримечательностью этого конкретного скромного озера были развалины древнего города, тянущиеся вдоль одного из берегов. Заросшие кустарником, заваленные снегом, но все еще угадываемые. По ним Венди и предложила прогуляться. Вик знал, какие опасности могут таить заброшенные руины — главным образом провалы и логова диких зверей, но такие объекты всегда будили в нем исследовательский зуд. И даже не оттого, что здесь можно было обязательно поживиться чем-либо экзотическим. Просто из-за возможности коснуться эпохи, перед которой механист преклонялся.
И еще — как правило, практический интерес представляли города, не умершие естественно, из которых люди уходили постепенно, а внезапно убитые вместе со своими жителями. Последние были опаснее, но имели два обоснованных преимущества — во-первых, в них осталось больше вещей и реже наведывались мародеры, поначалу, а с годами само собой возникало табу, во-вторых — убивали в Войну города не простые, те, вещи в которых изначально были более интересными.
С этим городом Вик еще не определился.
И они пошли сквозь этот город, мимо останков стен, а чаще — низких каменных холмов, вспоротых многовековыми соснами.
Пока не увидели, не услышали, не почувствовали признаки жилья. Такие же развалины, но… чуть- чуть менее разваленные. Вообще занимающие Старьевщика постройки всегда так выглядели — не много меньше разрушенными. Такие объекты тогда умели строить лучше всего остального.
Это место некоторое время назад уже привлекло к себе нового обитателя. Какого-то отшельника. Вообще в заброшенных городах обычно не жили. Нормальные люди. Даже механист надолго не задерживался — одна, две, три ночевки, от силы десять, но не более.
Здесь не было переделанных из монолитных стен укреплений, не было вычурного замка на обломках и из обломков — просто приспособленная для жизни, отстроенное заново здание. Дом. Два этажа, забор и сараи. Вид на озеро. Нечто абсурдно безумное — руины, выглядевшие как дом, или дом, выглядевший как руины. Основательно обжитые и способные просуществовать неизменно еще тысячу лет.
И их обитатель, который вышел наружу, посмотрел краем глаза на троих путников, словно это были уже простоявшие здесь лет двадцать тополя, сделал пару шагов и начал, зевая, мочиться в снег. Хорошо — не под ноги Вику.
Старьевщик потянулся за стрельбами — настолько вызывающий пофигизм мог означать только одно: непоколебимую уверенность в собственных силах и, возможно, скрытую угрозу. Хотя хозяин ни в коей мере не выглядел устрашающе — среднего, даже невысокого роста, не массивный, скорее сухой, худощавый, да еще с каким-то детским выражением лица.
Но Вик за стрельбы все равно схватился — что-то было в хозяине не то.
И тогда человек усмехнулся.
— Чай, кофе?
