по отношению к нам.
— Вызвать одного Игната Трофимова, пятым взять Степана Селедкова — охотник он добрый.
— Кого? — переспросил Сузев.
— Того, кто кормил тебя! — рявкнул Димка.
— Дмитрий, но тигр-то не рысь! — попытался возразить Сузев.
— Ты что, боишься?
— Я ничего не боюсь! — вспыхнул Сузев. — Мы упустим тигров!
— Не упустим, — спокойно произнес Моргунов, положив руки на стол.
Сузев посмотрел на них и тяжело вздохнул,
— Ну, смотри: упустим — шкуру с тебя содрать будет мало! — сдался он.
— Все правильно: валяй, вызывай Вострецово и Островной, — миролюбиво сказал Моргунов. — Степану нужно дать заработать — сам видел, как живет человек. А насчет того, что упустим, не волнуйся… Трофимов, Сузев — одни имена чего стоят! — польстил он Сузеву.
На связь с Вострецовом и Островным ушло едва ли не полдня. К счастью, Трофимов оказался в деревне, и хотя поговорить с ним не удалось — телефонограмму пообещали доставить ему незамедлительно. С Селедковым мы разговаривали; Островной не долго было пробежать из конца в конец — и скоро в трубке мы услышали голос Степана. Он обрадовался нашему предложению и без колебания готов был тотчас же отправиться к нам. Мы сказали, чтобы он подождал Трофимова, который должен зайти за ним по пути из Вострецово.
— Привет Полине и скворцам! — кричали мы в трубку.
— Спасибо, спасибо, — гудел измененный расстоянием голос Селедкова.
На следующий день мы перевезли из зимовья рысей, дичь и весь наш скарб. Часть мяса сдали, часть отдали Аянке, на попечение которого оставляли рысей. Поздно вечером, когда все собрались уже спать, в дверь дома постучали. Проделав за день семидесятипятикилометровый путь, к нам пришли Трофимов и Селедков. Шумные приветствия, расспросы— и мы засиделись за полночь.
Моя вторая встреча с Игнатом Трофимовым не изменила впечатления о нем. Он оставался все таким же: спокойным, уверенным и простым. Он уважал себя, но с не меньшим уважением относился и к окружающим. Как все здоровые люди, он не был лишен чувства юмора. Свое ремесло тигролова он вовсе не романтизировал и относился к нему, по крайней мере внешне, так же, как и к своей профессии комбайнера. Разве чуть громче звучал его голос да блестели глаза, когда он говорил про охоту. Ко времени нашего знакомства Трофимову можно было дать под пятьдесят, но я знал, как обманчиво внешнее впечатление о жителях тайги. Однажды в Дерсу я пытался определить возраст двух человек и ошибся на четверть века в меньшую сторону. Разговаривая с Трофимовым, я видел, что в нем ничего не было от бородатых, замкнутых и грубоватых таежников, столь милых сердцу журналистов и режиссеров. По общему молчаливому соглашению, он был признан руководителем охоты.
Половина следующего дня ушла на сборы. Все, что мог рассказать нам Сузев о следах, было немногим: в пяти километрах от Мельничного прошла тигрица с тремя тигрятами, и, судя по следам, тигрята ходили с ней уже последний, третий год. Как долго продлится охота, мы не знали и брали с собой груза столько, сколько могли унести.
Солнечным и морозным январским днем уходила наша группа из деревни. Растянувшись в цепочку, шагали мы по льду Б. Уссурки и от тяжести ноши не чувствовали мороза. Только на коротких привалах он набрасывался на наши разгоряченные тела, проникая острыми иглами под одежду. В тот день столбик ртути стоял на сорокаградусной отметке. Воздух был настолько сухим, что, попадая в легкие, казался наполненным песком. Собаки сразу же сворачивались клубками, закрывая нос хвостом. Теперь их у нас было шесть. Двух громадных желтых псов привел Селедков и одну Трофимов взял у заезжего лесника. Последнюю звали Пиратом, и был он по характеру сущим разбойником. Мы только диву давались, откуда в этом крохотном существе столько злости. Волчьей окраски, с вечно налитыми кровью глазами, он мог свободно пройти под брюхом любой нашей собаки, однако это не смущало его и он при малейшем поводе, а зачастую и без него, задирался со всеми псами, видимо нисколько не задумываясь над тем, что так однажды может лишиться жизни. Ему не раз задавали трепку, но ума у него от этого не прибавилось, и Пират, одержимый упрямством, продолжал злобствовать и ненавидеть весь мир. В конце концов собаки, в нашем присутствии, начали избегать его, но я не мог поручиться, что, завяжись у них потасовка где-нибудь в укромном уголке, — голова и хвост Пирата не оказались бы в разных местах.
К концу дня мы встали на след тигриной семьи и прошли километров семь. Рассматривая следы, Трофимов подтвердил, что тигрят действительно трое и они трехлетнего возраста. В манере ходить у тигров ощущалась общая кошачья повадка; расстановка следа мало чем отличалась от рысьего.
Ночевать остановились недалеко от Б. Уссурки — следы продолжали идти вдоль берега. На этот раз у нас были и палатка и крохотная железная печурка, которую принес Трофимов. Разбивка лагеря не заняла много времени, но к вечеру мороз усилился, и я не заметил, как обморозил кончик носа. У Моргунова и Сузева побелели щеки, пришлось оттирать их снегом. К ужину Трофимов натопил два котла внутреннего сала, накрошив туда сухарей.
Мы с Моргуновым с удивлением смотрели, как наши компаньоны начали есть невообразимую кашу. В наших глазах разница между касторкой, рыбьим жиром и топленым салом была невелика. Подавляя спазмы, мы отважно отведали по две ложки диковинного варева.
— Хороша тюря, да аппетита что-то нет, — сказал Димка, откладывая ложку.
— Ай ли? — прищурился Трофимов. Моргунов засмеялся.
— Да знаешь, Игнат Трофимович, я как-то летом на Перевальной с непривычки после изюбрятины всю ночь просидел в кустах. А сейчас не лето!
— Обвыкнешь! — засмеялся Трофимов.
— Так-то оно так, — согласился Моргунов, — да пока обвыкну… На скорую руку мы сварили себе мясной суп.
— Игнат Трофимович, правду говорят, что будто у вас когда-то мертвый тигр ожил? — спросил Димка, укладываясь спать.
— Как? — не понял Трофимов.
— Да рассказывают, будто в молодости вы с батей убили тигра. Пошли в деревню, взяли лошадь, привязали тигра к телеге, чтобы не свалился, и двинули. Шли, говорят, по улице, а за вами зеваки толпой, и только к дому заворачивать — тигр возьми да и оживи. Пуля вроде его по башке скользком саданула. Тигр как рявкнет — лошадь на дыбы и в намет, людишки — кто куда. Прет, значит, кобыла по деревне, а в телеге привязанный тигр…
— Врут люди, — засмеялся Трофимов.
— Жаль, — разочарованно сказал Димка.
— Что жаль?
— Жаль, что врут, а то ведь где такое увидишь. Наутро мы увидели, что тигриная семья перешла Б. Уссурку и пошла его правым берегом. Темп нашей ходьбы все ускорялся, мы все дальше уходили в верховья реки, в глухие, безлюдные места. Вскоре нам попался медвежий след, который потянулся за тигриным.
— Гляди, сколь ходового медведя нынче, — заметил Трофимов. — Давно не упомню, чтобы так зверь шел… Я сказал ему, что и мы видели следы двух шатунов.
— Это что! — махнул рукой Трофимов. — Бывает куда как много. Неурожай где-то, не лег зверь — вот и переходит.
Слова Трофимова подтвердились. К вечеру вслед тигрице с тигрятами шло уже два медведя.
— Какого черта они прутся? — спросил Моргунов.
— За объедками, — ответил Трофимов. Вскоре нам встретилось место, где тигрица убила изюбра. На ночь тигры ушли от добычи, а вернувшись на следующее утро, нашли только обглоданные кости.
— Вот нечисти косолапые! — ругался Селедков. — Все ж задержались бы тигры…
Остановившись на ночлег, мы с облегчением сбросили тяжелые котомки. Плечи у меня ныли тупой давящей болью.
После ужина, укладываясь спать, Трофимов сказал, ворочаясь в тесной палатке:
— Ох и жирны вы, мужики, ровно медведи перед лежкой — случись что, так и не выберешься…
— Пожар, что ли? — спросил Димка.
