главное, что туда положить, чтобы заставить привередливого к пище зверька зайти в нее.
Норка, как и колонок с хорьком, — куньей породы и внешне похожи друг на друга. Только в отличие от них норка имеет более дорогой мех. Он у нее плотный, с маслянистым блеском, и темно-коричневый зверек выглядит куда наряднее своих родственников. На слегка приплюснутой, аккуратной головке блестят черные глаза, хищно вытянутая мордочка часто ощеривается белыми острыми зубами. Норка ниже хорька, на ее коротких лапках — перепонки между пальцев, и она превосходный пловец. В отличие от колонка, имеющего склонность к раздумьям, норка постоянно в движении, по всем ее теле ощущается змеиная гибкость и коварство кровожадного хищника. Если хорек в трудные для себя времена переселяется поближе к жилью человека, то норка не идет ни на какие компромиссы и всегда остается гордой и независимой дикаркой. На жительство норка поселяется обязательно вблизи воды. Берега речек, ручьев и озер — ее природная вотчина. И чем больше они загромождены буреломом и валежником, тем вольготней она себя чувствует. Это обстоятельство заставило нас пожалеть, что мы мало захватили запасных штанов — всем им суждено было вскоре болтаться лоскутами на окрестных сучках.
Норка большая любительница рыбы, но не побрезгует и лягушкой, входят в ее меню и грызуны. В своем разбое она беспощадна, и выводок птенцов не может рассчитывать на снисхождение, появись она у их гнезда. При всем этом норка весьма любопытна: в каждую дырочку и щель сует свой нос и никогда не пройдет мимо неизвестного предмета, не исследовав его. Вот на этом-то любопытстве да на аппетитной приманке и основана охота на норок ловушками.
Заяц и Карабанов вернулись уже затемно. Вечером на реке они караулили изюбра, но безрезультатно. По их рассказу, в тех местах, где они прошли, норок было мало и не стоило там ставить ловушки.
— Первое дело — мясо нам надо, робята. В тайге жить, и без мяса!?.. — говорил Карабанов, шумно прихлебывая горячий чай. — Завтра я поеду добывать зюбря, — так называл он изюбра, — подкоптим его в баньке, а там видно будет… Чушку сейчас не узреешь и не возьмешь — лист мешает, зюбря можно.
Нам действительно нужно было мясо. Пять мужчин и свора собак не могли сидеть на одной рыбе и каше.
После ужина наступила моя очередь кормить собак. Набегавшись за день, собаки были голодны и злы. Съев свою порцию, каждая норовила отполовинить чужую, и все время приходилось быть начеку, восстанавливая справедливость. Особым нахальством отличался взятый нами в Вострецово Бобик. Злобный пес имел неуживчивый характер, а во время кормежки становился просто несносным. Три дня назад он укусил меня за ногу и несмотря на то что я от души отходил его палкой, он не стал от этого покладистей. Единственно, кто соблюдал достоинство, это Жулик. Он даже великодушно делился своей порцией с Волгой, и вообще во всей их компании мускулистый черно-белый Жулик был, пожалуй, самым толковым псом. Он имел общительный и добрый характер, рос подвижной и веселой собакой.
Закончив кормежку, я вошел в барак; насытившиеся Собаки устроились где попало, но вдруг все, как по команде, приподняли головы и глухо заворчали, сначала тихо, потом все громче и злее. В их голосах слышались злость и тревога, охотничья страсть и боязливость.
Мы с любопытством подошли к двери. Собаки уже открыто лаяли в темноту, не отваживаясь, однако, переступить границу света и тьмы. Минут десять они метались у порога и наконец успокоились, лишь изредка продолжая ворчать.
— Никак тигра? — тихо промолвил в напряженной тишине Карабанов.
— Может, и она… Может, и медведь… — сказал Заяц.
Конечно, собаки лаяли на крупного хищника; их поведение говорило об этом, но кто это был: тигр или медведь, выяснять ночью мы не собирались.
Весь следующий день делали ловушки. Карабанов еще с утра уехал на охоту; Заяц тоже исчез, и мы стучали молотками втроем. Сузев на первой же ловушке прибил себе палец, но продолжал трудиться упорно и прилежно. К концу дня были изготовлены два десятка живоловов, и можно было сделать еще больше, но кончился материал.
После захода солнца я пошел испытать новый для меня способ ловли ленков на «мышь». Кусок пробки, обвернутый шерстью, служил мышью, сразу же за ним шел тройник. Принцип ловли основан на том, что ленки стараются схватить пробку, принимая ее за переплывающую речку мышь. Битый час я махал спиннингом. Но то ли ленки здесь не питались мышами, то ли были уже сыты, а может, и самих ленков тут не водилось, только ушел я с пустыми руками.
За это время Димка вытряс вентеря, пополнил уловом наш бассейн и принес на уху несколько костлявых рыб. Только мы собрались бросить рыбу в котел, как собаки известили нас о том, что кто-то подъехал. Сгибаясь под тяжестью ноши, к бараку подошли Карабанов и Заяц. Они встретились на реке, и им удалось подкараулить вечером изюбра.
Уха была отменена, и мы устроили настоящий пир из изюбрятины. Не зная коварного свойства изюбриного мяса, мы запили свой ужин холодной водой, а потом всю ночь в нашем бараке скрипела дверь. Нам-то, новичкам, это было простительно, но Карабанов и Заяц! Они-то должны были знать, какие «подливки» можно употреблять с изюбрятиной.
Утро следующего дня выдалось пасмурным… Моросило. Не хотелось лезть в мокрую тайгу, но пришлось. Нагрузившись ловушками, мы втроем отправились по своим угодьям. В бассейне я наловил мелкой рыбешки и навьюченный, как лошадь, стал пробираться к Медвежьему ключу.
Первую ловушку установил возле корневища подмытого водой дерева. Боясь наследить на мокром песке, я лазил возле нее прямо в ключе. Замаскировав ловушку, побрел дальше. Часа за полтора установил все ловушки и, возвращаясь обратно, решил заглянуть в первую. Каково же было мое изумление, когда я еще издали заметил, что ловушка сработала. С бьющимся сердцем подбежал к ней и увидел свежие следы норки и перекошенный незахлопнувшийся ящик. В своем старании получше замаскировать ловушку я переусердствовал, и одна из веток, перекосив крышку, дала возможность норке уйти. Да и сам ящик показался мне легковатым. Наученный первой неудачей, я снова насторожил ловушку, положив сверху увесистый камень. Поразмыслив, вернулся ко всем ловушкам и проделал с каждой то же самое.
К этому времени морось кончилась, выглянуло солнце и по зеленой листве рассыпались веселые пятна света. Возвращаться в барак не хотелось, и я пошел вверх по распадку небольшого ключика, впадавшего в Медвежий. Его топкие берега поросли хвощом и были сплошь изрыты дикими кабанами. На склонах распадка росли дубы, увешанные созревавшими желудями.
Чем выше я поднимался, тем глуше становилась местность. Порой заросли бересклета, дикого винограда и лимонника становились передо мной непроходимой стеной. Присев отдохнуть, я вдруг услышал шум, доносившийся с верховьев. Он приближался ко мне, и я снял затвор карабина с предохранителя. Все ближе невидимый зверь и все сильнее и сильнее стучит сердце… Не доходя до меня метров тридцать, зверь остановился, и вдруг тревожное «фф-у-у, фф-у» разнеслось по лесу. Кабан бросился наутек. Я удивился столь острому чутью зверя, пока мой взгляд не упал на брошенный окурок, предательски дымивший во мху. Возвращаясь в барак другой дорогой, залез в такие заросли, что, когда после получасовой борьбы в злости упал на них, они держали меня в воздухе, как в гамаке.
Возле барака хлопотали Заяц и Карабанов. Они приспособили бывшую баню под коптильню и принялись за производство окороков.
Шуму и разговоров в юг вечер было много. Сузев, по случаю открытия промысла, налил всем по стопке, и вскоре в нашем доме стоял хвастливый галдеж. Наш командир суетился больше обычного; захмелевший Димка убеждал Зайца, что скоро на Перевальной будет норковая ферма, а слушавший их разговор Карабанов только отмахивался:
— Ерунда… мясо надо… мясо.
Два десятка ловушек нас, конечно, не устраивали, и утром мы, отправившись в свой первый промысловый вояж, оставили Зайца и Карабанова разыскивать материал для самоловов.
С нетерпением шел я к первой ловушке, но приманка оказалась целой. Норка больше не пришла, и это было вполне естественно. Мне бы тоже на ее месте не захотелось лезть второй раз в подозрительный ящик. Только шестая ловушка оказалась закрытой. Радостно нагнувшись к ней, я постучал пальцем по крышке. Внутри было тихо. Я припал глазом к щелке, но сколько ни присматривался, ничего не увидел. Тогда я взял ловушку и потряс ее. Внутри болталась протухшая приманка! Ловушка сработала вхолостую!
Сузеву, как и мне, не повезло. Зато Димка появился нагруженный половиной своих самоловок. Одна
