Она осторожно присела на скамеечку, расправляя юбки, а Никколо уселся на край каменного фонтана.
— Вижу, друг мой, ты принес скрипку. Я должен объяснить. Вот портрет, над которым я работаю. — Фабрицио показал на недописанную картину на стене двора. — Наша бедная госпожа позировала мне целых пять дней. Чем дальше, тем печальнее становилось ее лицо. Конечно, так не пойдет. Мне нужен необыкновенный взгляд, словно из глаз льется свет. Не мог бы ты поиграть на скрипке, пока герцогиня позирует, чтобы ее подбодрить?
— Я не стану позировать еще один день без развлечений, — заявила она.
— Да, да, моя госпожа, мы понимаем. — И обратился к Никколо: — Ты будешь щедро вознагражден, друг мой, как только монастырь заплатит за работу. Приятный получится день, тебе не кажется?
— Увидим, — кивнул Никколо. — Лучше бы остаться в мастерской, но я все равно жду следующего заказа.
Он взял скрипку и прижал ее подбородком.
— Я ждал возможности дать тебе послушать, как звучит мой последний инструмент. Думаю, это самая лучшая моя работа. Такая скрипка заставит позабыть о времени и поддаться любви. Я смешал лак с красителем, что ты мне дал. Он творит чудеса.
— В самом деле, чудесно. — Фабрицио рассматривал скрипку. — Позволь взглянуть.
Держа инструмент одной рукой под гриф, а другой под корпус, словно младенца, Никколо передал его священнику. Фабрицио взял его точно так же.
— Чудесный цвет. И она как будто легче воздуха.
Его друг согласился:
— Великая скрипка не весит ничего. Не больше горсти розовых лепестков. Скверно сыгранная нота куда тяжелее. Когда тебе дают скрипку, трудно ощутить ее присутствие, понять, что уже держишь ее. Кажется, будто идеальная скрипка парит в воздухе сама по себе и сама играет, как во сне. Музыка словно предсуществует в теле скрипки, а голос ее говорит с нами чистотой, ясностью и сокровенностью наших мыслей.
— В самом деле. — Фабрицио возвратил скрипку.
Никколо принял ее и несколько секунд настраивал, водя смычком по струнам. Закончив, он прижал скрипку подбородком и поднял смычок. Мгновение тишины, прежде чем Никколо заиграл.
Фабрицио нравились эти краткие заминки, немые паузы перед напором, перед каскадом музыки. Перерыв перед чем-то чудесным, преувеличенная пустота на грани неведомого, еще не существующего, того, что вот-вот появится. Неподвижная герцогиня была прекрасна — сияющая кожа, умиротворенное выражение лица. Священник смотрел на краски, разложенные перед ним, на кисть из тончайших шерстинок норки, которую держал в руке. Лизнув кисть, он макнул ее в ляпис-лазурь и сквозь безмолвие понес к портрету. Солнечный луч упал на каплю краски на кончике кисти.
За миг до того, как Фабрицио коснулся полотна, Никколо начал играть печальное, невероятно красивое адажио. Музыка текла со струн, как холодный горный ручей, как река По весной — совершенно гладко, без помех. Фабрицио остановился и смотрел на друга. Тот, закрыв глаза, вслушивался в свою музыку словно издалека, словно двор разросся до немыслимых размеров. Герцогиня тоже смотрела, не в силах усидеть в одной позе. Глаза ее наполнились слезами, и вот они уже потекли по щекам. Фабрицио был потрясен. Он ничего не говорил, не рисовал, просто стоял и смотрел, умиротворенный звуками, которые словно бы текли волнами из его собственного сердца. Ему вспомнились слова Никколо: «Скрипка заставляет человека влюбиться».
«Влюбиться во что? — подумал священник. — В музыку или в нечто иное?»
Через некоторое время герцогиня снова приняла прежнюю позу. Фабрицио вздохнул и начал писать. Никколо продолжал играть, несмотря на маленькую птичку. Скрипач пытался отогнать ее кончиком смычка, но она снова и снова присаживалась на край скрипки. Никколо прекратил играть и рассмеялся:
— Маленькая птичка считает, что я ее превзошел.
— Прекрасный голос у этой скрипки.
— Да, — согласилась герцогиня, не глядя на мастера. — Я попрошу мужа купить ее у вас.
— Расскажи про нее. Отчего она поет так нежно?
Фабрицио прекратил писать и ждал, держа кисть перед собой.
— Должно быть, твой эликсир, подмешанный в лак. Афродизиак, что ты купил у актера на площади.
— Думаю, нет. Сомневаюсь, что эликсир обладает такой силой. Но скрипка действительно волшебная. Почему?
Никколо секунду подумал.
— Да, у нее особый звук, не такой, как у всех, что я когда-либо делал. Думаю, тому есть несколько причин. Некоторые я могу объяснить, о других не имею представления. Помню, как нашел в Доломитах ель, из которой она сделана. Больше десяти лет назад.
Герцогиня повернулась на скамеечке, чтобы послушать рассказ.
— Древнее дерево на краю обрыва. Я услышал, как ветер поет в ветвях ели, прежде чем увидел ее. Она была скручена и согнута, как старик. В другое время я бы и не подумал рубить такое дерево. То был… странный момент… декабрьское новолуние, я всегда рублю деревья в это время. И в тот день, должно быть, случилось солнечное затмение, воздух сделался неподвижен, свет начал меркнуть. Когда стемнело, соловей, перепутавший время дня, сел на дерево и начал петь. Пение в морозном воздухе звучало удивительно, ясно и резко. Затем вышло солнце, птица улетела, и я срубил дерево.
Древесина оказалась такой жесткой и непригодной для обработки, что большую часть я не смог использовать. Но один брус мне получить удалось, его я, как обычно, выдерживал десять лет и наконец-то недавно использовал, создав эту скрипку.
Он держал инструмент наготове.
— Хотите послушать еще?
— Прошу вас, — кивнула герцогиня.
Никколо еще час играл адажио, одно за другим, прекрасные и печальные, способные растопить сердце мраморного святого. Затем он сообщил, что пойдет домой.
После ухода мастера Фабрицио еще некоторое время работал над полотном, а затем опустил кисть.
— На сегодня все?
— Да.
Герцогиня поднялась и прошлась по двору, поворачивая голову и растирая шею. Она встала за спиной священника, который, сидя на высоком тростниковом стуле, разглядывал портрет. Он услышал, как зашелестели ее длинные юбки, когда она стала удаляться. Вот она остановилась.
Фабрицио прислушивался, глядя на картину, но не оборачивался.
Он слышал, как герцогиня подошла снова, слышал шорох ее одежды, чувствовал ее присутствие. Встав за спиной священника, она положила левую руку на его правое плечо.
Падре наклонил голову. Он так и не обернулся, чтобы взглянуть на нее.
Вокруг стояла неестественная тишина, словно вот-вот должно было что-то случиться. Фабрицио только притворялся, будто рассматривает картину. Он слышал рядом ее дыхание, ощущал ее нежный запах. Она наклонилась и шепнула ему на ухо:
— Думаю, мне пора.
— Да.
Фармакопея Фабрицио Камбьяти
Фабрицио поднес к глазам флакон, купленный у актера на площади, и встряхнул его, глядя, как содержимое закрутилось воронкой. Настойка, безусловно, обогатила цвет скрипки Никколо. Он не припоминал ни подобного оттенка, ни насыщенности. Долгое время он рассматривал содержимое, пытаясь
