Возвращение Фабрицио

— Вам известно, почитал ли Фабрицио Камбьяти добродетели веры, надежды и милосердия? Если нет, в чем он преступил сии добродетели?

Герцогиня положила обе руки на наконечник палки, взгляд ее был прикован к каменному полу.

— Герцогиня, вы слышали вопрос?

Она не подняла глаз.

— Я его обдумываю. Я старая, очень старая женщина, ваше высокопреосвященство. Чтобы вспомнить, мне требуется время. И я хочу преподносить факты должным образом. — Она перевела взгляд в угол комнаты. — Думаю, он был одиноким человеком. Как все священники. Как, вероятно, и вы, ваше высокопреосвященство. Еще я уверена, что он ни в чем серьезном не проявил легковесности. Думаю, его вера была велика. Что до надежды, не знаю, как он к ней относился. Что значит — надежда? Хотите сказать, мечтал ли Фабрицио попасть в рай? Едва ли он об этом думал. Он был человеком этого мира. Этого.

Он стукнула палкой по полу, и солнце, словно в ответ, выглянуло снова, озарив комнату.

— С другой стороны, думаю, добродетель милосердия легко измерить. В деле милосердия он был необыкновенным — расходовал свои дарования, смешивая мази и притирки для больных, помогал людям чем только можно, не думая о своем здоровье и безопасности.

— Можете припомнить любое из его благих дел?

— Их бессчетное множество. Уверена, о них вам рассказали другие. Но Фабрицио Камбьяти не просто творил благо. Он олицетворял благость. Понимаете? Благом было просто находиться рядом с ним. Он не был рабом пустых слов о милосердии, ваше высокопреосвященство. Он воплощал их в жизнь. Мог даже рискнуть своей жизнью и возможностью спасения души, ради других.

Адвокат дьявола прекрасно умел реагировать на мельчайшие детали, заглядывать в сердца собеседников, подмечать истину, скрытую желаниями и жаждой заполучить своего собственного святого. Услышав последние слова герцогини, он подался вперед, увидев тропинку, ведущую в область, прежде покрытую мраком.

— Каким образом? Как именно он рисковал спасением своей души?

Старуха отвернулась в сторону, словно глядя вдаль.

— Некоторые тайны лучше сохранить.

— Вот здесь вы заблуждаетесь. Не должно быть никаких тайн, ни одной, когда речь идет о кандидате в святые.

— Ваше высокопреосвященство, — герцогиня окинула его надменным взглядом, — мир бы погиб, не будь в нем тайн.

— Сомневаюсь. В любом случае я не могу доложить вышестоящим, что свидетельства по делу Фабрицио Камбьяти — клубок тайн. Это неприемлемо для церковных властей, и для меня, ваша светлость, это также неприемлемо.

— Но у вас нет выбора. Вы никогда не узнаете всего об этом человеке. Как можно узнать совершенно все о ком угодно, особенно о священнике? Клирики призваны быть клириками именно в силу их посвященности в тайны.

— Вы говорите о тайне исповеди?

— Разумеется, и о других, более глубоких тайнах, которые живут только в душе и в сердце. Тайны, что не нуждаются в исповеди, не нуждаются в прощении. Тайны, о которых никто не скажет вслух. Загляните в свою душу, ваше высокопреосвященство. У вас нет ни единой сокровенной тайны?

Монсеньора Аркенти беспокоило направление, которое приняла беседа. Он предпочел бы избежать долгих философских споров с лукавой герцогиней, которая, он ясно это видел, заведет его в тысячи разных тупиков, чтобы избежать разглашения тайны и не раскрыть ему сокровенное.

— Тогда давайте продолжим, — произнес он, насколько осмелился, властно. — Осталось еще много вопросов и только одна короткая жизнь, чтобы их задать.

Герцогиня с улыбкой приняла этот мягкий упрек.

— Да, конечно. Продолжим.

В конце длинного дня бесед, после ухода герцогини, адвокат дьявола понимал, что ни на шаг не подобрался к истине. Он стоял у окна, глядя на городские крыши. Солнце снова скрылось за серой пеленой, но тучи пронизывало слабое золотистое сияние. Редкие струи дождя казались позолоченными. Его удивляла глубина любви, которую люди питали к Камбьяти, даже те, что никогда его не видели, а только знали о его благих делах со слов старших. Рассказы об исцелениях были не вымышленными, а подлинными знаками великодушия и глубокой отзывчивости. Многие кремонцы уже считали Камбьяти святым и каждый день ему молились. Десятки верующих заявляли о чудесах, явленных в ответ на их молитвы, но на самом деле совсем немногие из них — а быть может, и никакие, — безусловно, подпадали под понятие чудесного. Адвокат дьявола не мог понять, заслуживал Фабрицио Камбьяти по церкви в каждом городе христианского мира или посмертного сожжения на костре за увлечение алхимией.

Мне известно, что скажут в ответ на эти мысли кардиналы: тебе решать. Ты адвокат дьявола, это твой долг, твоя ответственность. Церковь не терпит неопределенности. Тебе решать.

Капли дождя стекали по оконному стеклу. Микеле Аркенти обуревало то же чувство неуверенности, что он ощутил в карете на пути в Кремону. Мысли о кардиналах напомнили об ужасном положении дел в Риме. Он знал, что Папа Бенедикт смертельно болен. На самом деле он, вероятно, умирает. Если понтифик умрет, все может быстро измениться. Даже на расстоянии он чувствовал — там происходит нечто гнусное. Такое, что ему не по душе. Однако он не испытывал желания поспешить назад. Возможно, стоит написать Нери. Старый друг, конечно, меня успокоит.

Адвокат решил бросить вызов дождю, накинул плащ, надел шляпу и спустился по лестнице. Он вышел на улицу, пересек площадь и не заметил девушку, собиравшуюся войти в собор. Элеттра остановилась в тени у входа и наблюдала за Аркенти. Ее взгляд медленно скользнул по нему с головы до ног и обратно.

Письмо в Рим старому другу

Дражайший Карло,

Господь благослови тебя, друг мой! Надеюсь, ты здоров и в Риме дождь идет реже, чему нас в Ломбардии. Здесь погода исключительно сырая. Я также горячо надеюсь, что твоя работа ладится и продвигается лучше, чем ты мог ожидать.

Как тебе известно, последний месяц или около того я нахожусь в Кремоне, изучая кандидатуру некого Фабрицио Камбьяти. Дело только начато, но уже беспокоит меня. Судя по всему, кандидат изрядный чудотворец (если верить его согражданам). Тем не менее он, вероятно, был также алхимиком. Но я пишу тебе этим утром не затем, чтобы нагрузить подробностями своей работы.

Мы здесь не получаем никаких известий о добром Бенедикте, знаем только, что здоровье его ухудшается. Уверен, мы сразу услышим, если Господь призовет его к себе.

Пишу тебе как другу и доверенному лицу. Должен признать, с тех пор, как я занялся этим делом, меня терзают сомнения. Я намерен и дальше исполнять свой долг здесь, но чувствую, что в Риме творятся дела, требующие моего внимания. Начал ли Коцио примеряться к месту будущего Папы? Я чувствую и знаю, что это обернется бедой для меня, для иезуитов, для церкви. На иезуитов уже нападают во Франции, в Испании и Португалии. У меня голова идет кругом и внутри все переворачивается от вероятности получить кардинала Коцио в качестве понтифика.

После Бенедикта это стало бы безграничным кошмаром. Почему мне кажется, будто мир рушится? Или я преувеличиваю, друг мой? Мне чудится апокалипсис, конец света, и душа моя страждет.

В довершение всему, здесь есть девушка, дочь герцога, из-за которой мне кажется, будто я шагнул за край земли.