душегреи, сказал: – Ты бы зашла ко мне, Анюта, через часок-другой?
– Зайду, Олекса Дмитрич. – Девушка опустила глаза…
Семейным эту ночь он разрешил провести дома, но с зарей быть в седлах. Оставшихся отправил ужинать, сам же с двумя молодыми кметами заспешил на подол. У входа в Тайницкую башню горел костер, узнав сотского, стражники встали.
– Подвалы не заперты?
– Нет, боярин. Воду ж берем из тайника.
Прихватив смоляные факелы, со своими кметами Олекса двинулся вниз по крутым каменным ступеням. Скоро послышалось тоненькое позванивание ключа, на булыжных стенах в свете факела заблестели ползучие капли. Черные узкие ходы уводили из подвала в три стороны. В глубокой выемке, обложенной белым камнем, бугрилась прозрачная вода, с тихим журчанием переливалась через край и по кирпичному полу убегала в темноту среднего хода. В глубине одного из черных стволов послышался шорох и злой писк.
– Крысы. – Голос воина незнакомо прозвучал в подземелье. Олекса, пригнувшись, вступил под низкий свод, разгоняя тьму огнем факела, пошел вдоль ручья. Через две сотни шагов потолок приподнялся, сырой воздух посвежел, и вдруг путь преградило озерцо во всю ширину хода, запертого глухой стеной. До расчетам Олексы, над головой была кремлевская стена, в нескольких шагах от нее – крутой берег Москвы- реки.
– Подержите факел. – Олекса вошел в воду, залив сапоги, стал разбирать камни; шум воды усилился, озерцо быстро убывало, и наконец обнажилось кирпичное дно. В самом углу, под стеной, – квадратная металлическая дверца с кольцом. Воины с удивлением наблюдали, как начальник поднял дверцу и, освещая темный лаз, заглянул внутрь. Потом приказал ждать его и исчез в узком колодце. Явился он не скоро, с догорающим факелом.
– Чего тамо, Олекса Дмитрич?
– Тамо-то? Кащей на цепях прикован.
– Да ну! – У молодых кметов расширились глаза.
– Я думал сокровища найти, а нашел кости.
Снова плотно затворили дверцу, сложили камни на место, и вода быстро скрыла потайной ход. Олекса велел спутникам хранить секрет ручья: подземелье устроено самим государем.
В гриднице княжеского терема, где временно жил Олекса (Арину взяли к себе девицы), горела свеча. На лавочке под образом Спаса ждала Анюта. При появлении Олексы она осталась сидеть, лишь выпустила из рук свою длинную косу.
– Вот пришла. Да свечку зажгла…
– Завтра, Анютушка, ты мне понадобишься со всеми твоими подругами на Свибловом дворе.
– Там, где Арина будет?
– И Арина. Многих детишек хочу поручить вам. Согласны?..
Он удержал ее, сел напротив. Заговорил не сразу, сам теряясь, трудно подыскивая слова:
– Вишь, Анюта, в какое время лихое встретились мы. Не ведаю, к месту ли мой разговор? Ты не рассердишься? – Она промолчала, а щеки залил маковый цвет, насторожилась, как тетива. – Ни матушки у меня, ни батюшки, крестный мой, Тимофей Васильич, далеко. Да и твои ведь не близко. Приходится мне самому тебя сватать…
– Ой! Олекса Дмитрич! – Анюта заслонилась широким рукавом. – Что ты говоришь! И я-то чего отвечу без княгини?
– Где она теперь, княгиня? Да ладно – подожду до Олены Ольгердовны, а все ж не пойду к ней, тебя не услышав.
Девушка совсем раскраснелась, отвечала уклончиво:
– Честь немалая пойти за тебя, Олекса Дмитрич, да не все в моей воле. И кончится ли добром наше сидение? Вон какие страшные вести принесли нижегородские княжичи.
– Не верь им, Анюта, как я не поверил. Поп – тот и сам не знает, кого хоронил. Да хоронил ли?
– Дай бог, чтоб слова твои сбылись. Переждем безвременье, тогда и скажу. – Она встала.
– Только знай, Анюта: што приключилось в полону с тобой – то не твоя вина, а наша. Ты не бойся: во всю жизнь не попрекну, словом о том не напомню.
У нее вдруг по щекам хлынули слезы, Олекса растерялся:
– Што ты, Анютушка? Прости, ради бога, не хотел я тебя обижать – само сорвалось. Прости.
– Ты не винись, Олексаша. – Она улыбнулась сквозь слезы. – Не ждала этих слов, а без них не пошла бы.
Осажденный Кремль, бессчетные полчища врагов под стеной, грозный завтрашний день – все как бы ушло. Осталась Анюта, его Анюта, ради которой он проломил бы даже тысячные ряды скованных из железа великанов. Держа руки девушки в своих, он смотрел ей в глаза и спрашивал:
– Хочешь, сегодня повенчаемся? Сейчас?
Она растерянно улыбалась:
– Там же теперь весь город. Молятся… Стыдно будет…
Олекса обнял ее, она счастливо прошептала:
– Ох, до чего ж ты сильный! Больно же мне от железа…
