Тохтамыш посмотрел на Адаша, тот ответил с сомнением:
– Надо проверить, повелитель.
– Клин на месте. Чтобы его вынуть, надо разрушить стену.
«Разрушить стену, – повторил Тохтамыш про себя. – Развалить по камню до основания, чтобы никогда не поднялась снова!»
– Ты заслужил то, что просил. Теперь ты сможешь торговать повсюду беспрепятственно и чем хочешь. Но ты еще можешь мне потребоваться здесь. Ступай отдохни.
В сопровождении десятника нукеров через оцепление проехали нижегородские княжичи, пугливо озираясь по сторонам. Увидев побитых монахов, торопливо сдернули шапки, начали креститься. Хотели стать в отдалении, но Тохтамыш дал знак приблизиться, обратил холодные глаза на Кирдяпу:
– Кажется, это ты желал сесть московским наместником? Сегодня и завтра мои воины будут здесь хозяевами. Послезавтра же с рассветом принимай и владей.
– Великой хан, ты б оставил мне людишек-то?
– Я возьму этот небольшой полон. Остальные – твои.
Мурзы начали ухмыляться.
– Тут жа одне побитые, – растерялся Кирдяпа.
– Они сами виноваты. Зачем ты не уговорил их сдаться мне на милость? Впрочем, князь, ты можешь выкупить у меня полон. Гнать их в Крым для продажи – далеко, на дворе осень, половина подохнет в пути. Выкупай.
– Иде ж мне казну-то взять?
– Я недорого прошу, князь. По гривне – за детей, по две – за отроков, девки от тринадцати до восемнадцати – по десяти гривен, бабы – по пяти. Мужиков только нет для расплода. Однако, вы с братом молодые, постараетесь. Что, по рукам?
Мурзы едва сдерживали хохот, Кирдяпа плаксиво сказал:
– Помилуй, великой хан. Это ж какая кучища серебра! Тут жа их с тыщу будет. А у нас с Семеном и ста рублев нет.
– Дешевле нельзя.
– Да ты б пождал, великой хан. Годок минет, и я те самолично привезу и выкуп, и выходы, и поминки. – Кирдяпа смотрел в лицо хана собачьими глазами.
– Мне войску платить теперь, а не через год. – Тохтамыш отвернулся. Кирдяпа отер вспотевшее лицо, Семен угрюмо смотрел на гриву коня, мурзы откровенно зло смеялись.
– Попроси, княжонок, взаймы у моих воинов под московские выходы. – Адаш, щерясь в ухмылке, пнул в бок лошадь Кирдяпы. – Видишь, какие кучи серебра и золота они натащили. Вот как надо добывать казну, княжонок!
– То-то погляжу – всё ваше войско в золоте да серебре, – мрачно сказал Семен. – И нонешняя казна надолго ль вам? А во храме сии украшения век бы людей радовали да учили благости.
– Ты што, завидуешь? – прошипел Адаш. – Не в твои грязные руки московское серебро плывет?
– Кабы московское! Московское-т небось Митрий давно уж вывез. То церковное, божье.
– Кого учишь, княжич? Голова тебе надоела?
Кирдяпа толкнул брата кулаком в бок, тот смолчал, снова уставился на гриву коня. Хан дал знак всем следовать за ним, направился к полону, поехал вдоль пешего оцепления. Одни женщины молились на коленях, другие закаменели, прижав к себе детей, третьи затравленно, как пойманные зверушки, следили за своими угрюмыми насильниками. Законы в Орде жестоки. Пока полонянки не поделены, никто под страхом смерти не смел прикоснуться к ним – разве только убить за неповиновение. Женщины знали это и со страхом ждали дележа добычи. Может, он наступит еще не скоро, может, раздадут их по рукам не здесь, на родных пепелищах, а в неведомом краю, куда погонят вместе, но час этот неизбежен. Одних степняки возьмут в жены и наложницы, другие пойдут на невольничий рынок, а судьба одна: рабство, чужая сторона, власть немилого человека, чужие постылые обычаи, медленное угасание в тоске и тяжелой работе. Самое страшное – вырвут детей из рук, чтобы тоже продать, как ягнят, в руки работорговцев.
Хан услышал позади женский крик, обернулся. Дородная молодайка в малиновом убрусе и синей облегающей телогрее, перегнувшись через скрещенные копья стражи, плевала в сторону княжат.
– Смотрите, православные! Близок конец света – два июды родилось на земле. Эй вы, проклятые, покажите сребреники, какими одарил вас ирод ордынский!
– Штоб вам приснилась веревка, христопродавцы!
– Штоб земля не приняла вас, змеи ползучие!
– Пусть перевернется в гробу ваша мать, породившая клятвопреступников!
Кирдяпа рванулся к толпе, судорожно дергая меч из ножен, но копья стражников скрестились перед мордой его коня, и плевки женщин доставались невинному животному. Нукеры лишь усмехались: полонянки оскорбляли «своих», и стражи это не касалось. Семен хотел укрыться за ханской свитой, однако бока ордынских коней смыкались перед его лошадью, а Тохтамыш, как нарочно, ехал неторопливым шагом – так и следовали за ним вдоль всей толпы оба княжича, осыпаемые проклятиями женщин. Тохтамышу наконец, надоела потеха, он обернулся к Кирдяпе:
– Видал, князь, какой отборный полон! Может, отца разоришь? Я знаю, ему нужны люди.
Кирдяпа наконец понял, что над ним издеваются, угрюмо ответил: у отца, мол, нет денег для выкупа чужого полона.
– Жалко. Придется, видно, торговаться с Димитрием Московским.
