одежда на всех легкая, сырая, люди измучены и голодны, многие босы. На детей может напасть простудная лихорадка. Придется разводить огонь, хотя это опасно. Надежда на то, что вся Орда теперь за рекой, грабит город. Олекса проверил огниво, трут в железной коробочке, залитой смолой, сохранился сухим. Впрочем, годился бы и древесный мох. Прежде чем снова двинуться в путь, он послал вперед стрелков – разведывать дорогу и бить дичь.
До темноты не останавливались, петляя звериными тропами, сторонясь наезженных дорог и сожженных селений. Люди всецело доверились молодому начальнику. И воины, и женщины знали, что Олекса Дмитрич единственный из бояр не хотел идти ни на какие переговоры с ханом. Вчера его не понимали, сегодня каждый спасшийся смотрел на него как на святого. По молодости Олекса еще не представлял силы своей власти над этими людьми, только удивлялся тому, как поспешно исполняется всякое его пожелание, как люди затихают при звуке его речи, стараясь не пропустить слова. Эта вера в прозорливость начальника становилась общим спасением: выжить в окружении врагов, в диких лесах и болотах мог только отряд, где царил суровый порядок. Безоговорочная власть Олексы сразу внесла такой порядок в жизнь беглецов.
Уже в сумерках посреди густого ельника развели костры. Часть воинов Олекса отправил в караул. Женщины оживились, стали досушиваться у огней. Дети жались к теплу, терпеливо поджидая, когда испекутся на угольях тетерева и рябчики. Двое дружинников крутили на деревянном вертеле целую косулю, другие рубили кинжалами лапник, чтобы постлать потом на горячую землю – в легких рубашках иначе не переночевать на земле, под открытым небом. Олекса принес охапку к костерку, специально разведенному для прогрева будущего ложа, присел, поправляя огонь, и сразу подошла Анюта. Голова ее была повязана по-женски клочком синей материи. Он видел синий повойник на одной из беглянок, – значит, поделилась с Анютой. Олекса встретил взгляд присевшей рядом жены, и его обняло жаркой волной. Стоило жить, чтобы на тебя хоть однажды так посмотрела женщина.
– Хотела взять девочку, а он не отдает, говорит: его дочка.
– Кто не отдает?
– Да Каримка. И мальчишку того девчонка не отдает, говорит: брат. А он ей никакой не брат.
Олекса привлек к себе жену, быстро поцеловал в щеку:
– Сейчас мы все тут братья и сестры. И ты мне только сестра. Пока не дойдем до своих.
Тусклые августовские звезды тревожно и холодно помигивали над черным бором. В коряжнике гукнул филин, старая волчица коротким воем подзывала волчат, медведь рявкнул на овсяном поле, сладко промурлыкала рысь в развалистой кроне старой сосны, поужинав словленным зайцем или тетеревом. В ночных лесах и полях войны смело хозяевали хищники, люди в них таились.
XII
Владимир Храбрый не мог назначить лучшего места для сбора ратников, чем Волок-Ламский, несмотря на его опасную близость к осажденной Москве. Здесь сбегались дороги из глубинной Руси к старинному торговому пути в Новгород, а сам городок был хорошо укреплен. Двенадцать лет назад многотысячное войско Ольгерда накатывало на его валы, гремели тараны в железные ворота, летели в крепость камни и горшки горящей смолы, воинственные лесные язычники и смоленские воины упорно лезли на крутые раскаты и дубовые стены, облитые твердой, как камень, ламской глиной, но защитники города во главе с воеводой Василием Березуйским отбили все приступы, смелой вылазкой пожгли осадные машины литовцев. В великой досаде Ольгерд темной ночью метнулся от Волока к Москве, надеясь застать ее врасплох, но и там был отражен. Чтобы спасти свою армию, могущественный литвин запросил у Димитрия мира, обещал отдать в жены его брату свою дочь Елену. Владимир питал к волочанам особые чувства – они первые сватали ему женку.
С женой и сыном на сей раз обошлось: встретила их конная застава под Можайском, проводила в Волок. Владимир проявил твердость и тут же отправил жену с семьями всех бояр в Торжок: в городе и войску тесно, а бояре должны устраивать рати.
Через девять дней после прихода в Волок полк его достиг восьми тысяч конных и пеших. Не все, разумеется, в строю – кто-то охраняет дороги, кто-то служит в товарах, но шесть тысяч – под рукой, и это уже сила. Из Твери и Новгорода послы вернулись ни с чем, Владимир не ждал иного и покидать Волок не собирался. Если подступит враг, пешцы – в осаду, конник – в леса, чтобы в подходящий момент ударить Орду с тыла. Привезенная Тупиком весть об отходе Донского в Кострому вызвала ярость Владимира. Громко корил брата, северных князей обзывал трусливыми улитами – они-де нарочно медлят со сборами, надеясь, что хан, ограбив южные волости, сам уйдет в степь.
Под властью Храброго оказались обширные земли – от Можайска и Ржевы до Дмитрова и Москвы, не считая уделов, захваченных Ордой, откуда к нему продолжали тянуться люди. Он повсюду установил законы военного времени, объявив сельских тиунов десятскими и сотскими начальниками со всеми правами и ответственностью перед воеводами. На дорогах действовали конные эстафеты, дозоры и легкие сторожи непрерывно следили за врагом. Лишь строжайший порядок мог оберечь от внезапного набега Орды, поэтому Владимир был беспощаден. Неисполнительность каралась смертью. Узнав, что под городом начались разбои, что ватажники грабят и даже убивают людей, тянущихся к Волоку, Храбрый приказал конным отрядам разведчиков-сакмагонов ловить татей и вешать на месте, а схваченных главарей доставлять в крепость. Отовсюду свозились корма для многих тысяч людей и запасы фуража. Начальникам велено было самим смотреть поставки, не жалея казны за доброе зерно, муку, солонину и сено: надвигалась зима, голод в разоренном краю стал бы страшнее чумы.
Было время, когда на Руси крали только от голода, по глупости или из озорства, а если убивали кого – то лишь нечаянно или в крайнем ослеплении гнева. Тогда и наказывали виновных штрафами, церковной епитимьей и редко – батогами. Иго научило людей изворотливой рабской подлости, корыстному обману, рассчитанной жестокости и воровству ради наживы. Жизнь под властью разбойной Орды была гибелью опасна не только из-за разорительных нашествий и поборов. Хищное кочевое государство, построенное на насилиях, военных грабежах, обирательстве целых народов, с самого рождения несло на своем теле оспину смертельной болезни, которая со временем поразила весь организм гиганта. Поощряя хищнические наклонности, алчность, злобу к иноплеменникам, чванство и высокомерие начальствующих, уверенность каждого в своем неоспоримом праве жить и благоденствовать за счет чужого труда, грабить, обворовывать, брать подношения со всякого встречного, Орда обрекала на разложение не только себя. Царя в окрестном мире, уже вся покрытая смертельными язвами и струпьями, она, как бродячий мертвец-вампир, заражала гибельным тленом свои жертвы. Лучшие из вождей, стоявшие у колыбели Московского государства, чуя эту угрозу своему детищу, изо всех сил боролись за его здоровье, беспощадно уничтожая проявления страшной заразы. Именно Донской ввел смертные казни за разбои, предательство, воровство – и головы слетали даже с великих бояр. Именно в ту пору служилым людям князя, обладавшим хоть какой-то государственной властью, строжайше запрещается заниматься делами, связанными с наживой – торговать, содержать корчмы, продавать хмельное. Именно тогда появляются люди, подобные Сергию Радонежскому и Александру Пересвету, отвергающие богатство и знатность, надевающие суровые схимы ради подвигов, мало похожих на подвиги затворников-аскетов. Именно в ту пору монахи-просветители, подобные Стефану Пермскому, уходят в языческие леса, рискуя быть убитыми или разорванными зверями, одним лишь словом, примером бескорыстия, терпения, сердечностью и участием приобщают полудикие племена к христианской
