– Погодь. Приелась уж вяленина, свежей рыбки добудем.
Роман занялся огнем, Вавила сходил к лошадям, надергал конского волоса, сплел крепкую лесу, привязал уду. Над глубокой заводью, прикрытой возле берега плавучим ковром листвы, вдруг почувствовал мальчишечье волнение. Была пора осеннего жора, и крючок с кусочком припеченной ракушки-перловицы еще не дошел до дна, как леску сильно потянуло в сторону. Вавила азартно подсек, серо-серебряная брусковатая рыбина затрепыхалась у его ног, разевая круглый рот. Обловив две заводи, рыбак принес к костру полное ведро окуня, леща, голавлей и разной бели.
– Ой как много! – обрадовалась Анюта. – Присолить бы в дорогу, да соли мало осталось.
– По дороге еще много будет речек. Сделай щербу понаваристей. Окуньков я на таловых прутьях запеку.
Высыпав рыбу на траву и отбирая зелено-полосатых, с калиново-красными перьями окуней, Вавила искоса поглядывал на разрумянившуюся у огня девушку. Лицо ее ошелушилось, стало смугло-розовым, пугливая зверушечья заостренность в нем совсем пропала, чистые глаза набрали завораживающую ясность и глубину. Золотисто-русые волосы возвратили свой блеск, подросшие и не убранные в косу, они все время мешали ей: она то и дело отбрасывала их со лба мягким жестом, ловя взгляды мужика, смущалась, но лица не отворачивала. «Значит, совсем ожила, – с удовольствием думал Вавила. – Малость худовата, да волосы еще коротки, а то бы наряжай – да и под венец. Славную невесту кому-то везем».
Присолив окуней, он сложил небольшой костерок из таловых прутьев, жалея, что не попалась ему в здешних зарослях черемуха – брось веточку в костер, и дымок даст рыбе такой вкус, что язык проглотишь.
Прихромал Роман, успевший огородить кострище, где в большом котле грелась вода. Костер догорит, останется накрыть балаган, принести в ведре холодной воды из речки – и готова походная банька. Но мыться решили после полудня, когда обогреет. А пока, обсев исходящий паром котел, неспешно хлебали густую щербу, приправленную толокном. Роман, который дома не допускал, чтобы женщины ели с ним из одной чашки, после второго своего спасения смирился с требованием Вавилы: коли Анюта едет за парня – всем есть из общего котла. Сегодня Роман даже и не хмурился – то ли отдых размягчил его, то ли близость русской земли. Анюта выжидала, когда мужики зачерпнут варева, и лишь потом опускала свою ложку в котел, старалась брать поменьше, как и положено младшему едоку, ела аккуратно и тихо. Роман шумно дул на горячий навар, хлебал громко, покряхтывал и утирался, потея от солнышка, жарких углей костра и сытной еды. Вавила старался есть сдержанно, неторопливо, соблюдая достоинство начальника. Он первым отложил ложку.
– Спасибо те, хозяюшка, – щерба на славу.
– Рыбаку спасибо. – От похвалы и, может быть, оттого, что назвал ее не Аникой-воином, а хозяюшкой, Анюта покраснела.
– Оно правда, – поддержал Роман. – Варить ты мастерица, я уж приметил, – значитца, не лодырем у мамки росла. Однако, сама-то едва ложку обмочила, ты ешь-ка, дочка, ешь – тебе тела набирать надобно, не то замуж не возьмут.
– И не надо! – Совсем смущенная, она отложила ложку. – Да я уж сыта.
– Ты это не нам сказывай, – улыбнулся Вавила. – На-ко вот, моей стряпни отведай. – Он стал снимать с таловых угольков поджаренных окуней.
Скоро от горки рыбы остались одни кости.
– Век живи – век учись, – вздохнул Роман. – Я этих полосатых чикомасов и за рыбу-то прежде не считал – колючки да чешуя, што кольчуга. Рази для навару только.
– Ты, брат Роман, закопти их по-горячему, с черемуховым дымком – што там твои стерлядки да белорыбицы!
– И как это ты, Вавила, не перезабыл всего в неволе-то?
– В неволе перезабыл, на воле вспомнилось.
Анюта изумленно взглянула на него:
– Так и ты, дядя Вавила, был полоняником?
– Он лет десять отмаялся в неволюшке, не то што мы с тобой, – усмехнулся Роман. – Полсвета белого исходил в цепях.
– Я ж думала – ты большой да богатый гость. Вон как ордынцы-то с тобой!..
– Нынче они со всеми, кто не беглый, ласковы. Надолго ли?
После полудня мужики вымылись в балагане, снова натаскали и согрели воды для спутницы, занялись починкой снаряжения. На ночь коней поставили в загон, бросив им травы. Спать решили в облюбованной мазанке, разостлав потники. Роман с топором и кинжалом пошел сторожить первым. Вавила лежал в темноте, накрывшись зипуном, прислушивался к тихому дыханию Анюты, думал бесконечные думы: чем и как встретят его Москва и Коломна, куда ему пристроить девушку хотя бы на первое время?
– Дядя Вавила…
– Ай?
– У тебя дома кто остался?
– Мать с отцом были живы, теперь уж не знаю… Два брата, старший и меньший, да сестра.
– Поди-ка, и невеста была?
– Была. – Вавила улыбнулся. – Только я не видал ее. Отец сам высмотрел, по осени сватать собирался. Да татарин меня самого пораньше сосватал. И у тебя небось жених был?
– Не-е. Отец в Брянск собирался переехать. Говорил – там и выдаст.
– Ну, твои женихи все еще на месте. Вот воротимся…
