– От Белоозера, родимый, идем – господа славим.
– Эко, таскает вас нелегкая в самое распутье. Ладно, садитесь к котлу, щербы похлебайте с нами, да не обессудьте – хлеба не припасли.
– Хвала господу, хлебушко свой едим. – Странники перекрестились, старший достал из котомки ложки и два сухаря. Присели на свободное место, стали хлебать из котла. Старший мочил сухарь в ложке, мелко жевал деснами, с хлипом запивал густым наваром, похваливал уху. Младший ел размеренно и отрешенно, насыщаясь. Взгляд, уставленный в котел, перестал бегать.
– Слыхали, православные, чего учинилось в Новогороде Великом? – спросил вдруг старик.
– А што такое? – мужики, терпеливо ожидавшие, когда пришлецы утолят голод и начнут рассказывать, насторожились.
– В прошлом годе новгородцы начали ставить церкву каменну, во славу святого Димитрия.
– Знаем, – сказал Адам. – В честь победы Куликовской та церковь, Москве и государю нашему во славу.
– Ох, грехи человеческие, ох, гордыня людская! Во славу господа и святых от века ставились храмы. Побили Орду божьим промыслом, и стали иные государи заноситься, господа забыли, чинят утеснения соседям, волю свою им навязывают, царей поносят. А бог-то, он все видит, и кара его всюду настигнет. Согрешили мы ныне – грозное остережение не замедлило. Храм-то в Новогороде скоро поставили, сам архиепископ освятил его. А едва удалился владыко – рухнул тот храм, рассыпавшись на малые кирпичики, и народу подавлено – страсть!
В глазах слушателей явился ужас.
– Врешь! – выдохнул Адам.
– Вот те крест, родимый!
– Истинно, истинно так! – молодой тоже начал креститься.
– Эгей, ратнички! Так-то вы, окаянные, подсобляете мельнику? – Мужики повскакали. На плотине стояли верхами Олекса, Тупик и дворский боярин великого князя с дружинниками.
– Да уж пособили! – крикнул Адам. – Вода сама вешняк отворила, а мы дно укрепили – устоит плотина.
Дворский поговорил с прибежавшим мельником, всадники съехали к реке по откосу.
– Дух-то от щербы! – дворский потянул носом.
Афонька бросился ополаскивать деревянные чашки, начерпал из непочатого котла, стал угощать начальников. Алешка с Микулой, достав ложки, пристроились к самому котлу. Поглядывая на склонившееся к закату солнце, Варяг попросил:
– Василь Ондреич, дозволь нам с Микулой остаться – рыбы привезем хозяйкам.
– Эге, – удивился дворский, – вы, никак, и красной рыбки схватили? Ай ты с собой привез, купец?
– Вона, боярин, мешок со стерлядкой да белорыбицей, для государя отложен.
– Ишь ты, значитца, жилая стерлядь в прудах держится.
– Может, и не жилая. Запруды каждый год спускают. Вот вода приспадет, ослабнет – она и проскочит вверх.
– Чего за рыбу-то просишь?
– Да ничего, боярин. Кланяюсь государю этим мешочком.
– Знаю вас, бесов. – Боярин погрозил пальцем, отхлебывая уху прямо из чашки. – При случае ведь напомнишь.
– Да коли случай выпадет, как без того, Микита Петрович?
Запив жирный кусок стерляди остатками ухи, боярин встал с бревна, велел навьючить рыбу на одну из лошадей.
– А ты, купец-молодец, коли улов останется, приноси поутру на княжеский двор. Меня назовешь – чай, пропустят. Всю возьму, какая будет, и цену дам хорошую.
– Не мерз, не мок, а поймал мешок, – бросил вслед отъехавшим кто-то из рыбаков.
– На то боярин. Да не бойсь, купец внакладе не останется.
Адам отыскал глазами Алешку с Микулой.
– Што, витязи, не боитесь холодной водички? Хвостуши, поди, уж полнехоньки, мне одному не управиться. Рыбу – пополам. Андрейка, ступай к мельнику, пусть отдаст все верши, какие есть. В обиде не оставим – потемну самый улов.
Могучий Микула начал молча стягивать кафтан. Раздевался и Алешка. Адам вдруг спохватился:
– Постойте, а где же странники-то?
– Какие странники? – спросил Алешка.
– Да подходили тут к нам на ушицу двое, с Белоозера. Недобрую весть принесли, а выспросить мы не успели.
– Што за весть? – насторожился Микула, но Адам уже вступил в воду, и расспросы пришлось отложить.
…Москва была взбудоражена новым грозным слухом. Теперь недавнее явление хвостатой звезды прямо
