И он цапнул дочь за руку.
– Ну, вы не очень-то, – жених потянул тестя за рукав.
Потянул неудачно – рукав, на живую нитку пришитый экономными китайскими трудящимися, оторвался начисто.
Мужичок глянул на это с таким ужасом, будто ему оторвали руку. И заорал:
– Глядите! Глядите, как отца за дочь бьют!
Тут же подскочили – не только глядеть, но и поучаствовать. Кто-то кого-то случайно задел, толкнул, кто-то упал, кто-то попал локтем по чужому уху – и началось.
Даша поняла, что делать ей тут нечего.
Уходя, щелкнула несколько раз – для собственной коллекции. Драка на свадьбе – это жанр.
Глава без номера. Вне очереди
Немчинову неожиданно позвонила Лаура Денисовна Едвельская и взволнованным голосом попросила о встрече.
– Только давайте не у меня и не у вас в редакции, а где-нибудь в нейтральном месте.
– Чтобы нас никто не видел?
– Вы, пожалуйста, не смейтесь, все очень серьезно. Я вообще удивляюсь, что вы еще живы после этой статьи!
Как ни было худо Немчинову, но он рассмеялся:
– Лаура, бросьте! Я еще вас переживу!
– Плохие шутки, у вас на это реальный шанс. Вы знаете, что у меня было плохо с сердцем?
– В последних новостях об этом ничего не сообщали.
– Что с вами сделали, Илья, у вас появился черный юмор! Извините, сейчас не разделяю. Мне пришлось вызвать скорую, а я, между прочим, в жизни ее не вызывала и вообще никогда не лежала в больнице. У меня никогда не болело сердце!
Эту тему она продолжила, когда встретились в городском парке, там, где когда-то была эстрада, накрытая традиционной раковиной, и стояли скамейки для зрителей. Помост эстрады еще остался, хоть и с проваленными досками, а лавок не было ни одной – половину вырвали местные группировки молодежи, воюя друг с другом подручными средствами, половину экспроприировали предприимчивые частники, латаные дома которых грудились за оградой парка, над зеленым затхлым прудом, куда неприхотливые жители сливали помои. Они же растащили на свои дома и сараи оцинкованную жесть с крыши. Поэтому торчали здесь одни столбики, а вокруг – непроходимые и непроглядные заросли. На такие два столбика и сели Немчинов с Лаурой.
– Никогда не болело сердце – и вот вам, – сказала Лаура. – И я теперь боюсь смерти. Вы когда-нибудь боялись смерти?
– Всю жизнь боюсь.
– Да нет, теоретически я тоже боюсь, а по-настоящему, когда боишься заснуть и умереть во сне?
– Тоже бывало.
– Ну, думаю, не так, как у меня. У меня просто психоз. Знаете, чем я занимаюсь? Я сижу и составляю завещание. Ну, с картинами отца я знаю, как поступить. Третьяковка, Русский музей, местный музей, кое- кому из частных лиц, все уже расписано. Помните, вам понравилась сосновая роща? Она достанется вам.
Немчинов не помнил, что ему понравилась какая-то сосновая роща, но сказал:
– Спасибо, конечно, надеюсь, в ближайшие двадцать лет я не стану счастливым обладателем.
– Нет, с вами точно что-то случилось. У вас не только черный юмор появился, вы еще становитесь и куртуазным. Итак, Илья, я могу умереть. Я заранее всё распределила. Но есть кое-что, чего я не могу никому передать, кроме вас. Больше некому. Только вы этим интересуетесь, только вы можете… Впрочем, я не знаю, что вы можете, просто – это должно быть у вас. После вашей статьи я поняла. И лучше я передам сейчас, потому что я ведь могу умереть внезапно, появятся чужие люди, начнут рыться. Короче – сейчас.
Лаура оглянулась и досталась из сумочки сверток. Полиэтиленовый пакет, заклеенный крест-накрест скотчем.
– Это письма. Письма Леонида.
– Вот это номер! – присвистнул Немчинов.
– Еще какой номер!
– Письма вам?
– Нет. Рассказываю все по порядку. Леонида, как вы правильно догадались, не утопили. И вообще не убивали. Но хотели убить. Самое интересное, что убить хотел больше Максим, а Павел даже удерживал. То, что они все были пьяные, это само собой, иначе это была бы не русская история, а французский роман. Они хотели убить Леонида за то, что Ирина его любила и хотела к нему уйти. Вместо этого Леонид предложил им – не из-за трусости, а потому, что не хотел доводить их до преступления, он предложил им: я уезжаю. Я уезжаю навсегда, и никто никогда обо мне не услышит. Это все равно, что смерть. Обещаю не делать никаких попыток связаться с Ириной. Все будут думать, что я умер. Утонул. И он уехал.
– Куда?
– Далеко. Обратный адрес станция Чебутново, я смотрела, это за Уралом, глушь полная. Причем он там даже не жил, а просто приезжал время от времени на эту станцию и там опускал письмо.
– Вам?
– Да не мне! Только адрес был мой, а письма – для Ирины. С условием: передать Ирине только в том случае, когда он умрет. Понимаете? Ему было важно, что она когда-нибудь их прочитает, пусть даже после его смерти. И вот Ирина погибла. А он продолжал писать. Я получала. Представляете, какой это был ужас: получать письма, когда адресата уже нет? Я терпела полгода, потом не выдержала и написала ему на эту станцию, что Ирины нет. И все, он замолчал. А еще через год с чем-то письмо от какой-то женщины: Леонид Витальевич просил сообщить вам, если он умрет, что он умер. Понимаете?
– В общих чертах.
– Естественно, в общих, тут любой с ума сойдет. Вот – я вам их передаю. Я их, конечно, не читала. А вы – как хотите. После этой статьи я знаю, что вы единственный порядочный человек в этом городе. Используйте эти письма, уничтожьте всех этих негодяев!
– Я уже попробовал…
– Но не говорите, что я вам их передала.
– А как я объясню их попадание ко мне?
– Сами взяли. Были у меня и взяли. Украли. Если на меня сейчас кто-то будет, как выражаются современные люди, наезжать, я не выдержу. Инфаркт, скоропостижная смерть. Я, конечно, и так умру, но не хочу раньше времени.
– Вы врачам показывались? Не скорой помощи, а – в больнице?
– Еще чего! Они найдут то, чего и нет. А я мнительная. Скажут, например, что у меня еще и язва, я поверю – и у меня точно появится язва. И вообще, я спрашивала у одной знакомой, такие боли, как у меня, бывают при остеохондрозе. Кажется, что сердце, а на самом деле позвоночник.
– Тогда успокойтесь.
– Не могу. У меня предчувствия. Да и не было у меня никогда никакого остеохондроза. С чего бы ему взяться? А вы лучше вот что сделайте, вы напишите по этим письмам роман. Там богатейший жизненный материал!
– Откуда вы знаете, вы же не читали?
– Догадываюсь. И кстати, я хочу устроить еще одну выставку. Отец, когда уже был очень болен, устроил выставку и назвал ее «Прощание». Даже те сволочи, которые его не любили, пришли – все-таки прощание. Очень, наверно, сожалели, что после этого прожил еще пять лет. Так вот, я хочу назвать выставку «Последнее прощание».
– А если тоже проживете пять лет? Или пятьдесят?
– Я уже об этом думала. Тогда через год я назову экспозицию «Прощание отменяется». Остроумно, да? А потом – «Едвельский навсегда». Не слишком пафосно?
– Вообще-то…
