Но нет. Да, возраста прибавилось, естественно, морщинок тоже, но по-прежнему это она, красивая, стройная Лиля. Коля рассыпался в комплиментах, вручил цветок, поцеловал руку. А Лиля, увы, не ахнула, не оценила его изменений к лучшему, она вообще встретила его так, будто виделись лишь вчера. И даже не вчера, а вообще не расставались – выпивали, не хватило, он бегал за бутылкой – и вот опять здесь…
Сидели в захламленной кухне, Лиля курила сигареты одну за другой, вяло расспрашивала Колю о бывших одноклассниках. Коля рассказывал: эта замуж вышла очень удачно, трое детей, кто бы подумал, тот за границей, другой выбился в бизнесмены широкой ноги, а третий в начальники средней руки, а пятая развелась, а шестой умер, как, впрочем, и седьмой, но зато восьмой стал в Москве заметным человеком в шоу-бизнесе, у девятого будто бы что-то со здоровьем, а десятый свое дело открыл (он имел в виду Сторожева), а одиннадцатый в газете сидит (Немчинов), с двенадцатого же по тридцать шестого (столько человек было в классе) неизвестно, что делают и как живут, – сведения смутные или вовсе никаких.
Вошла девочка-подросток, симпатичная, хоть еще угловатая, очень похожая на Лилю. Открыла холодильник, долго смотрела в него.
– Что-то ищешь? – спросила Лиля.
– Вообще-то я иногда ем.
– Ну, сходи в магазин.
– Денег дай.
– Я дам, – заторопился Коля. – В самом деле, пришел с коньяком, а закусить… Устроим маленький банкет!
Он вручил деньги Даше, сказав:
– Только потрать их все, ладно?
– Запросто.
Даша ушла.
– Что, богатый стал? – спросила Лиля.
– Деньги водятся, – уклончиво ответил Коля: дела у него как раз шли не очень хорошо. – А ты надолго к нам?
– На всю оставшуюся жизнь, – ответила Лиля. – То есть ненадолго.
– Загадочно выражаешься.
– Помирать приехала.
У Коли будто что-то екнуло внутри, сжалось. Одновременно возникла очень странная мысль, он ее запомнил: именно чего-то подобного он и ждал. Почему ждал, почему именно чего-то подобного, не понять. Мысль пришла и ушла – без объяснений.
Коля налил Лиле и себе; не знал, что говорить.
– Считай, что ты выразил соболезнование, – помогла Лиля. – А я приняла. Хотя – тебе ведь интересно узнать, что со мной? Не ври, всем интересно. Все любят слушать о чужих болезнях и видеть чужие смерти. Потому что – сегодня не я. Я в Москве почти каждый день видела аварии. Все буднично, обычно. Чаще пустяки, но несколько раз было очень серьезно. С трупами, с кровью. Едешь мимо и думаешь: сегодня не я. Вот и вы все думаете: сегодня не я. Это я так, рассуждаю, не бери в голову. Рассеянный склероз у меня.
– Незаметно, – попытался пошутить Иванчук.
– Это не старческий склероз, не путай. Это… В общем, у меня перспектива высохнуть, атрофироваться и увянуть.
– Прямо-таки сто процентов?
– Двести. Позвони Сторожеву, он врач, он тебе объяснит. А он женат? – заинтересовалась вдруг Лиля.
– Да. Третий раз.
– Идеал ищет. А ведь был в меня влюблен. Скажи ему, что я приехала. И свободна. Пусть приходит и любит. Если теперь захочет, конечно.
– Между прочим, это я в тебя был влюблен, а не Сторожев. То есть он тоже, но я больше. И я тебе, кажется, нравился.
– Вы все мне теперь нравитесь – те, какие были. Только вас уже нет.
– Я остался.
– И правда меня любил?
– До сих пор люблю, – сказал Коля. – Как ты думаешь, почему я до сих пор не женат?
– Неужели поэтому?
– Да.
Коля в этот момент не врал, он чувствовал себя паладином, который долго был предан своей Даме и вот у ее ног, не требующий при этом награды.
– И я тебе нравлюсь? – допытывалась Лиля.
– Конечно.
– То есть как женщина?
– А как кто же? Думаешь, я бы тебя любил, если бы ты была не женщина?
– А как ты любишь? Как в школе или хочешь меня? По-взрослому?
– Ты плохо знаешь психологию влюбленных подростков. Секс и романтизм в их фантазиях легко уживаются.
– И сейчас?
– Да.
– То есть ты хочешь меня обнять, поцеловать? Без дураков?
– Всю жизнь мечтаю, – сказал Коля.
– Тогда целуй.
И они стали целоваться, а потом сползли на пол, хватая друг друга руками, сдирая одежду.
– Дверь… На засов… – выговорила Лиля.
Коля бросился к двери, закрыл ее на засов, вернулся, подхватил Лилю на руки, отнес на постель.
Вернувшаяся Даша звонила, стучала, потом перестала.
Когда Лиля через некоторое время открыла дверь, Даша сидела на ступеньке и, разрывая руками, ела курицу-гриль, откусывала хлеб от батона.
– Успели? – спросила она.
– Дашка, не хами.
– Я сижу тут два часа, меня комары заели – и я хамлю?
Коля, утомившись, сел на груду досок. Как быстро можно изменить все к лучшему. Стоял десятилетиями и гнил этот серый забор, никто его не красил, не менял выпавших и трухлявых планок, кренился он в разные стороны. И вот нет забора. Открылся замечательный вид на сад – правда, сад дикий, заросший травой, за яблоневыми и вишневыми деревьями никто не ухаживает, хотя они до сих пор плодоносят, яблоки при этом окончательно выродились в дички. Выкопаны новые ямы. Поставлен для пробы один столб – свежий, гладко обтесанный, ровный. Ощущение правильного начала правильной работы.
– Ага, уговаривай, уговаривай себя, – возникает шут. – Ты и тогда сумел себя уговорить, неплохо получилось.
– Я не уговаривал.
– Уговаривал.
– Не уговаривал.
– Мне лучше знать.
– Это с какой стати? – возмутился Иванчук.
– С такой, что я твое подсознание, а оно честнее.
– Передергиваешь, шут. Честнее кого? Или чего?
– Сознания.
– Ерунда. Все равно, что сравнивать глубину Мариинской впадины с какой-нибудь Джомолунгмой. Ну да, и там меряется в метрах, но ты же не скажешь, что впадина глубже горы? Или что гора выше впадины?
– Это парадокс? – оживился шут с видом отличника на математической олимпиаде.
– Считай как хочешь.
