Все тотчас сгрудились вокруг стола. На фотографиях были запечатлены надписи, снятые под разными углами. Мне они представлялись лишь витиеватой резьбой, не имеющей никакого отношения к письменности, но Холмс весьма заинтересовался, и Андраде явно преисполнился гордости, указывая на различные строчки древнего текста.
Холмс перевел взгляд на Вейкфилда Орлова.
– Неплохая работа, – кивнул он, показывая на фото. – Как вы сумели их заполучить?
На бесстрастном лице Орлова проскользнуло некое подобие самодовольства.
– Выручила память. Я вспомнил, что Маннхайм – большой любитель картин, чаще всего с его собственным изображением, и газетных фотографий. При этом он не слишком разборчив в средствах. Его берлинский фотограф Верделин, очевидно, под влиянием своего выдающегося патрона, тоже занялся коллекционированием. Мне как-то раз пришлось иметь дело с этим джентльменом и я узнал, что он непременно делает копии всех самых интересных фотографий, а затем складывает их в папку.
– И вы поехали в Берлин и взяли из папки копии? – осведомился Холмс.
– Он был в долгу передо мной, – улыбнувшись в ответ, сказал тайный агент.
– Во всяком случае, получив эти фотографии, я наконец увидел свет в конце тоннеля, – продолжил Андраде. – Я работал тридцать шесть часов подряд, джентльмены. Мой бедный ассистент три часа назад сдался и сейчас отсыпается в моей комнате, свалившись с ног от усталости. Что до меня, то я, честно сказать, не чувствую ни малейшего утомления.
– Адреналин победы, – машинально констатировал я.
Поскольку египтолог был всецело поглощен рассказом о расшифровке надписей и имел перед собой благодарную аудиторию в лице Холмса и Орлова, я отошел в сторону. А затем приблизился к эркеру, который еще ранее привлек к себе мое внимание.
По каналу Сан-Канчиано плыла бесконечная процессия лодок и гондол, и в стороне Кампо Сан-Марко я увидел разноцветные вспышки ракет. Одновременно послышались громкие хлопки, что-то сродни отдаленной канонаде. Взирая на фейерверк, я невольно улыбнулся и сделал вывод о том, что сегодня праздник. Венеция, кстати сказать, славится своими праздниками. Но стоило мне перевести взгляд на небольшой канал, перпендикулярный Сан-Канчиано, как я оторопел от изумления.
– Послушайте, – воскликнул я, – из окна этого дома свисает что-то вроде веревки из связанных простыней!
Мои слова возымели эффект разорвавшейся бомбы. Холмс с Орловым обменялись быстрыми взглядами и сыщик тотчас бросился вверх по витой лестнице. Я следовал за ним по пятам. Оглянувшись, я краешком глаза заметил удивительное явление. Орлов и не подумал бежать в сторону лестницы, ас необыкновенной легкостью вскочил на прочный стол, чуточку пригнулся, затем его ноги, как две стальные пружины, выпрямились, и он буквально взлетел в воздух с поднятыми над головой руками. Его прыжку мог бы позавидовать любой танцовщик! Проворными пальцами он ухватился за верхние перила балкона, пользуясь своей необычайной силой, потянулся и оказался на балконе, с кошачьей ловкостью опередив нас с Холмсом.
Орлов не позволил себе ни мгновения передышки: словно могучий таран, он в тот же миг вышиб плечом дверь спальни. Внутри что-то сверкнуло, послышался грохот выстрела. Но Орлов уже бросился на пол и несколько раз перекатился в целях безопасности. С верхних ступеней лестницы мы с Холмсом заглянули внутрь. У открытого окна мелькнула чья-то фигура; вот человек уже перекинул ногу через подоконник… в правой руке у него расцвели еще три огненных цветка. Скрываясь за большим креслом, Орлов потянулся рукой к замшевым ножнам за спиной. Стремительный взмах, блеск толедской стали, и испанский метательный нож вонзился в оконную раму, ибо к этому времени человек уже успел выпрыгнуть.
Подойдя к двери, я услышал где-то внизу за окном глухой всплеск. Откинув кресло, словно игрушечное, Орлов устремился вслед за своим ножом. И только тут наступила минутная передышка в непрерывной цепи его движений. Скользя, словно ртуть, к окну, он наткнулся на маленький табурет, невидимый в тусклом свете, но и это его не остановило. Поистине он обладал сверхчеловеческими рефлексами, ибо, перевернувшись в воздухе и коснувшись пола своими могучими плечами, он в следующий же миг оказался на ногах, возле окна.
Его действия отличались такой невообразимой быстротой, что трудно было даже уловить глазами, а грациозность движений создавала иллюзию того, будто он плывет по воздуху: впечатление это усугублялось отсутствием каких бы то ни было лишних перемещений. В минуты опасности Орлов действовал необыкновенно расчетливо, всегда на шаг опережая события.
Он жестом остановил Холмса и, естественно, меня, идущего следом.
– Они втащили его в гондолу, – сказал тайный агент таким же спокойным голосом, каким приглашают на чай. – Сейчас они как раз выплывают на главный канал.
Его рука скользнула за пояс и, откуда ни возьмись, в ней появился малокалиберный револьвер.
– Я мог бы…
– Нет, – решительно отрезал Холмс. – Треск фейерверка наверняка заглушит выстрелы, но вряд ли стоит палить здесь из револьвера. К тому времени, когда мы успеем сесть в свою гондолу, они уже затеряются среди других гондол. Будем считать инцидент исчерпанным.
Холм подкрутил фитиль в керосиновой лампе, и в комнате стало светлее.
– Меткость вашей стрельбы не вызывает никаких сомнений, мой добрый друг. Я знаю, что вы могли бы перестрелять всех этих людей, как куропаток, но я не уверен, что именно так следует вести нашу игру.
Зеленые глаза Орлова на миг встретились с глазами сыщика, и лицо его озарилось светом согласия. Револьвер тотчас исчез, затем агент спокойно выдернул нож из оконной рамы и заученным жестом убрал за спину, между лопаток. Показав на связанную из простыней веревку, он сказал:
– А что вы думаете по этому поводу?
Холмс пожал плечами.
– Все указывает на то, что операция не была спланирована заранее. Видимо, импровизация.
