раком яичников на первой стадии опухоль сосредотачивалась лишь в пораженном органе, и процент выживаемости составлял девяносто два.
Уже гораздо лучше.
Бросьте две кости. При счете одиннадцать и двенадцать вы умрете. При любом другом останетесь жить.
Немного хуже, чем статистика выживания тех, кто летает на космических «шатлах» (девяносто восемь процентов), но гораздо лучше, чем у пациентов, перенесших трансплантацию сердца, – семьдесят один процент за пять лет наблюдений.
Я слышал ритмичное дыхание Клаудии, лежавшей рядом.
«Все же странно, – подумал я, – как часто кризис помогает выявить истинные чувства». Вернувшись домой со скачек, я прошел через целую гамму чувств, начиная от отвращения и гнева и заканчивая радостью, которая тут же сменилась тревогой, страхом и всепоглощающей взаимной любовью.
Меня изнурили все эти переживания, но заснуть все равно не удавалось.
Как мог я так ошибаться? Ведь мы почти подошли к разрыву.
Слишком близко подошли.
Воскресное утро выдалось ясным, солнечным как в плане погоды, так и под стать моему расположению духа.
Я смотрел на Клаудию, тихо посапывающую рядом, и, несмотря на неуверенность в успешном исходе лечения, благодарил свои счастливые звезды. Да, Джен вела себя самым вызывающим образом, и я едва удержался от искушения. Но ведь устоял! Именно поведение Джен подвигло меня на решительное выяснение отношений с Клаудией. И, как выяснилось, надуманной мной проблемы не существовало.
Зато возникла другая проблема, борьба с раком, тоже весьма серьезная, но справиться с ней было можно. Особенно сейчас, когда мы с Клаудией оказались по одну сторону баррикад.
Я лежал тихо, стараясь не разбудить ее, потом спустился на кухню и снова уселся за компьютер.
Вывел на экран электронные послания от Юрия Джорама, еще раз их перечитал. И призадумался, не зная, что же с ними делать.
Сто миллионов евро – это огромные деньги, но всего лишь капля в море по сравнению с общим бюджетом Евросоюза, который составляет свыше ста двадцати пяти миллиардов. Но если даже Европейскому суду аудиторов за последние несколько лет не удалось выявить ни одного значительного случая мошенничества, что мог сделать я?
И я решил, что это просто не мое дело. Перед нами с Клаудией стояли куда более важные и сложные задачи. Если Джолион Робертс хочет и дальше задавать вопросы о судьбе своих инвестиций, пусть обращается прямо к Грегори.
Я же тем временем занялся другими делами, а именно – копиями распечаток с двадцати двух кредитных карт Геба.
Я рассортировал их по датам и заметил, что срок оплаты долга по четырем из них настает на следующей неделе. «Интересно, – подумал я, – есть ли закон, освобождающий от долга по кредитным картам покойного?» В одном я был совершенно уверен: ни один банк не станет просто по доброте сердечной прощать долги кому бы то ни было. Но больше всего меня беспокоили проценты. На девяносто четыре тысячи шестьсот двадцать шесть фунтов пятьдесят два пенса каждый месяц будут набегать изрядные пени, это если я не выплачу долг, уже не говоря о штрафах за отсрочку. А прежде чем мне выдадут официально утвержденное завещание и я смогу расплатиться с долгами из других источников и имущества Геба, пройдут долгие месяцы.
Так что надо срочно доставать наличные.
Даже восемнадцати тысяч, которые Геб получил через агентство «МаниХоум» незадолго до своей смерти, не хватит, чтоб расплатиться с самыми срочными долгами.
Но и это еще не все.
Девяносто семь человек, которые посылали Гебу деньги, чтоб он делал на них ставки через Интернет, возможно, не знают, что их посредник умер. И когда ставки прекратятся, наверняка начнут выяснять, куда же делись их денежки.
Участие в любых подобного рода азартных играх предполагает определенную степень доверия. И Геб от всех этих девяносто семи участников требовал полную предоплату наличными, чтоб система могла работать. А это, в свою очередь, означало, что долг в девяносто четыре тысячи шестьсот двадцать шесть фунтов пятьдесят пенсов мог возрасти, причем значительно. Сколько же еще он должен этим людям?
Я должен где-то найти наличные.
И вот я решил, что первым делом надо аннулировать кредитные карты, чтобы проценты на них больше не набегали.
В каждой из распечаток по этим картам был указан на обратной стороне номер телефона, и вот я начал названивать. Многие не отвечали, потому как не работают по воскресеньям, а те, где отвечали, находились, по большей части, в Индии и ничем толком помочь не могли.
Как только я сообщал, что мистер Ковак умер, они дружно начинали требовать, чтоб я выслал им оригинал свидетельства о смерти.
– Хорошо, – сказал я одному по фамилии Эшвин, мысленно напомнив себе попросить старшего инспектора полиции выдать мне целых двадцать два оригинала свидетельства о смерти Геба. – Но не могли бы вы тем временем приостановить рост процентов?
– Закройте эти кредитки, – сказал Эшвин, – и никаких процентов набегать не будет.
Как мог я объяснить ему, что самих кредитных карт на руках у меня не было, только банковские распечатки по ним?
– На них регулярно поступают деньги, – сказал я. – А самой карты у меня в наличии в данный момент нет. Как же быть?
– Тогда вы должны связаться с отправителем денег, – беспомощно пробормотал он в ответ.
Ага, со всеми пятьюстами двенадцатью незнакомцами.
Затем я решил притвориться Гебом, чтобы закрыть хотя бы одну карту в Хендоне, но и это тоже не сработало, поскольку карты у меня не было, и я понятия не имел, на какой она выдана срок и какой у нее пин-код. К тому же мне со всей определенностью дали понять, что, пока я не погашу задолженность, ни о каком закрытии карты и речи быть не может.
Снова тупик.
Нет, я просто должен достать наличные.
Спустилась Клаудия в синем махровом халате.
– Чем занимаешься? – спросила она.
– Да так, ничем, – ответил я и закрыл ноутбук. – Всякой ерундой. Беспокоиться не о чем.
– Послушай-ка, – она скроила строгую мину. – Я рассказала тебе о своих неприятностях, так что давай выкладывай свои.
– Ну, это связано с Гебом Коваком, – сказал я. – В своем завещании он назначил меня своим душеприказчиком.
– И что это означает? – спросила она.
– Это означает, – ответил я, – что вместо того, чтоб заботиться о тебе, я должен заниматься его мутными делишками.
– Скверно, – заметила она. Подошла и уселась мне на колени. А потом обняла за шею. – Скверный мальчишка.
Я улыбнулся.
Жизнь постепенно налаживалась. Ну или почти.
Днем я позвонил старшему инспектору Томлинсону на мобильный.
– Алло?.. – Голос звучал сонно.
– Старший инспектор Томлинсон?
– Да, слушаю вас, – уже бодрее произнес он.
– Простите, что разбудил, – сказал я. – Это Николас Фокстон.
– А я только что глаза продрал. Чем могу помочь?
– Думаю, это я могу помочь вам, – сказал я. – Появилась сестра Геба Ковака.
