– Не так уж близко, – сухо заявил Джик.
Он отвез нас в аэропорт, переполненный людьми, возвращающимися домой после кубка.
– Если Уэксфорд и Грин ищут нас, – предположила Сара, – то они, наверное, будут следить и за аэропортом.
«Если бы они этого не сделали, – подумал я, – нам пришлось бы оставить какой-нибудь след». Но Джик, который понимал ситуацию, не стал раскрывать наши карты.
– На людях они не решатся ничего предпринять, – постарался он успокоить ее.
Мы купили билеты и могли лететь в полдень прямым на Окленд или на час позже рейсом через Сидней.
– Сидней! – решила Сара, надеясь, что у нее будет шанс ступить на собственный безопасный порог.
– Нет, – возразил я, – прямой на Окленд. Подают ли в ресторане еще завтраки?
Мы сели за столик и заказали бекон с большим количеством яиц. И кофе.
– Почему мы летим туда?
– Чтобы встретиться с одним человеком, поговорить с ним о картине и посоветовать ему дополнительно застраховать ее.
– Не понимаю, зачем ехать так далеко, если Джик говорит, что найденного в галерее за глаза хватит, чтобы вывести их на чистую воду?
– Наверное, потому, что мы не хотим делать это своими руками, а собираемся препоручить дело полиции. Чтобы все шло как положено.
Она внимательно изучала мое лицо.
– Искренность не является твоей слабостью, не правда ли?
– Живописи это не касается, – добавил Джик. – Там ты весь как на ладони.
Поев, мы прошлись по магазинчикам, купили зубные щетки и сумку авиатуриста. Слежки за собой мы не заметили, возможно, Уэксфорд, Грин и компания делали это очень профессионально.
– Думаю, стоит позвонить в «Хилтон».
Джик кивнул. Я набрал номер.
– Я звоню по поводу письма… – обратился я к портье. – К сожалению, точного адреса сообщить не могу. Я буду в Новой Зеландии. Через час вылетаю в Окленд.
Они спросили, что делать с письмом.
– Э-э… А вам нетрудно вскрыть его и прочитать по телефону?
Разумеется, рады услужить.
Письмо было от Хадсона Тейлора. Он сожалел, что не встретился со мной на кубке, и сообщал, что если за время пребывания в Австралии у меня появится желание осмотреть здешние виноградники, то он с радостью покажет мне свои.
– Благодарю, – сказал я.
– Пожалуйста, сэр.
– Если меня кто-нибудь будет спрашивать, – попросил я, – то, пожалуйста, скажите, куда я отправился.
– Разумеется, сэр. С удовольствием, сэр.
Потом Джик позвонил в фирму проката машин. Там он договорился об оплате и оставил автомобиль на схоянке аэропорта, а я тем временем сдал свой чемодан в багажное отделение авиакомпании «Эйр Нью- Зиланд». С паспортами проблем не было: мой всегда был при мне, а Джику и Саре они были не нужны, так как между Новой Зеландией и Австралией можно передвигаться так же свободно, как между Англией и Ирландией.
Все еще не было видно ни Уэксфорда, ни Грина. Мы молча сидели в зале, ожидая приглашения на посадку.
И снова, лишь когда объявили рейс, я заметил наблюдателя. «Слепец, – пронеслось в голове, – глупый слепец!»
Не Уэксфорд, не Грин, не какой-нибудь набор крепких мышц. Неброское платье, аккуратная прическа, маленькая сумочка и туфли на низком каблуке. Спокойное сосредоточенное лицо. Я заметил ее, потому что она слишком упорно разглядывала Сару. Она не входила в зал для вылетающих, а только заглядывала в него – та самая женщина, которая пригласила меня в галерею и вручила каталог.
Словно почувствовав на себе мой взгляд, она неожиданно посмотрела на меня. Я с безразличным видом отвернулся, надеясь, что она не заметила, как я ее разглядывал или по крайней мере не догадалась, что я узнал ее.
Мы вместе с другими пассажирами направились к выходу на посадку. В стекле я видел отражение женщины: стоя неподвижно, она следила за нами. Не оглядываясь, я неторопливо пошел к самолету.
Жена Нормана Апдайка, худощавая, с резкими чертами лица женщина, стоя на пороге своего дома, сказала, что если нам нужен ее муж, то придется зайти еще раз попозже.
Она смерила нас взглядом: Джик со своей отросшей русой бородой, Сара в мятом кремовом платье военного покроя и я с привязанной под рубашкой рукой и пустыми рукавами пиджака. Такое трио не сразу забудется. Неодобрительно опустив уголки рта, она наблюдала, как мы удаляемся по дорожке от парадного входа в ее коттедж.
– Милая, добрая душа! – бормотал Джик.
Мы сели в машину, которую взяли напрокат в аэропорту.
– Куда теперь? – спросил Джик.
– По магазинам. – Голос Сары был решительным. – Мне нужно купить что-то из одежды.
Магазины, как выяснилось, располагались на улице Квин, и оставалось еще полчаса до их закрытия. Мы с Джиком остались в машине и наблюдали за улицей.
– Сейчас вылетят из своих клеток-контор птички-красавицы, – бодро проговорил Джик.
– Ну и что?
– Я буду считать тех, кто ходит без бюстгальтеров.
– И это говоришь ты, семейный человек!
– Старые привычки живучи.
Мы насчитали восемь «верняков» и один сомнительный вариант до того времени, когда вернулась Сара. Теперь на ней была легкая юбка оливкового цвета и желтая блузка, и все это напомнило мне по цвету фисташковое мороженое с медом.
– Так-то лучше, – заявила она, бросая на заднее сиденье две набитые коробки. – А теперь полный вперед!
Целительные свойства новых нарядов давали знать себя на протяжении всего нашего пребывания в Новой Зеландии, что невероятно поразило меня. Она, казалось, чувствовала себя в большей безопасности, надев что-то новое и чистое. Соответственно улучшалось и ее настроение.
«Хлопчатобумажная броня, – подумал я. – Непромокаемая и пуленепробиваемая». Безопасность – новый пунктик Сары.
Мы снова потащились на холм над бухтой, где на узкой тихой улочке находился дом Нормана Апдайка. Сам город, казалось, тянулся нескончаемо вдоль береговой линии, но участки и дома на них выглядели крохотными. Однако внутри дома мы поняли, что такое впечатление создается оттого, что смотришь издалека.
Общительный Норман Апдайк оказался полной противоположностью своей неприветливой жене. Круглая голова с блестящей лысиной венчала округлое, приземистое тело.
Мы с Джиком отрекомендовались художниками-профессионалами, сказали, что были бы очень признательны, если бы могли полюбоваться прославленной картиной, которую он только что купил.
– Вас направили из галереи? – полюбопытствовал он, польщенный косвенным комплиментом его вкусу и достатку.
– В определенном смысле, – ответил я, а Джик очень серьезно добавил:
– Мой уважаемый друг известен в Англии своими картинами, на которых изображены лошади. Они выставлены в ряде престижных галерей и даже в Королевской академии.
Я было испугался, не переборщил ли он, однако на Нормана Апдайка его слова произвели впечатление,
