– А чего тут знать? Читыркин в город ездил, закодировался на два года. Правда, выдержал только год, но это тоже срок! У меня за всю жизнь такой передышки не было. По-человечески тебя прошу.
– Видишь ли, я раньше легко брался за такие дела. А сейчас... Всякое влияние на психику чревато, понимаешь? Никто не знает, какие механизмы вступают в действие.
Савичев стоял на своем (сидя):
– Мне один механизм нужен – чтоб я не пил. Худо мне, понимаешь? Выручи, пожалуйста.
– Ты странный. Я же сказал: давно этим не занимаюсь!
Савичев, уныло помолчал, потом с трудом поднялся и поволокся прочь.
– Что делать собираешься? – спросил Нестеров.
– А что делать? Выпрошу у Шуры бутылку, выпью – и с обрыва головой. Всё равно это не жизнь.
– Ладно. Пошли в дом.
Они пошли в дом, где Нестеров неожиданно достал белый халат и надел его. То есть для Савичева это неожиданно, а мы понимаем: для усиления эффекта. И эффект, похоже, сразу же усилился, потому что Савичев попросил:
– Может, ты меня заодно от другого чего-нибудь закодируешь?
– От чего?
– Курить тоже надоело уже. Потом, очень матом я сильно ругаюсь, жена обижается.
– Давай так, – сказал Нестеров. – От пьянства попробую, остальное не гарантирую. Так. Садись вот сюда. Расслабься. – Он усадил Савичева на стул. – В гипнотический сон вводить, возможно, я тебя не буду. Да это и не обязательно.
– Лучше бы ввести. Ты поставь мне Чайковского какого-нибудь или это... Шопен там, Бетховен. Сразу засну.
Нестеров усмехнулся, но включил музыку, была у него как раз подходящая – «Реквием» Моцарта. Но Савичев, послушав, вдруг сказал:
– Не пойдет. Что-то она как-то... Я почему-то сразу опять выпить захотел.
Нестеров, мысленно отметив этот факт для своей копилки наблюдений, поставил опять же Моцарта, но «Дон Жуана». И опять странной была реакция Сурикова:
– Нет, от этой вообще сдохнуть хочется. Так и кажется, что где-то там жизнь, а я тут совсем плохой...
Тогда Нестеров поставил симфонию современного и модного композитора, не назовем его имени, чтобы не обидеть.
Савичев кивнул:
– Годится. Под эту ни жить не хочется, ни умереть, а как раз только спать.
Нестеров встал перед ним.
В это время мимо дома проходил Ваучер. Услышал довольно громкую музыку, заглянул в окно, заинтересовался, понаблюдал. И пошел дальше. Встретил у магазина Акупацию, начал ей что-то рассказывать, та качала головой и всплескивала руками.
Отвлекшись на это, мы с вами пропустили, что происходило в доме Нестерова.
А там Нестеров уже будит крепко заснувшего Савичева:
– Алло, Савичев! Юрий Андреич! Всё, проснись! Надо же...
– Всё? – спросил Савичев, открыв глаза.
– Всё.
– Хорошо как было... Так бы и не просыпался. И что теперь?
– Тяготение к спиртному должно ослабнуть.
– А если не ослабнет? Если выпью?
– Выпьешь – плохо тебе будет.
Савичев засомневался:
– Ты как-то слабо грозишь. Читыркину кодировщик прямо сказал: выпьешь – сдохнешь!
– И это возможно.
– Ну, тогда другое дело. У тебя, кстати, выпить есть?
– Юрий, ты что?
– Я должен эксперимент провести! – твердо сказал Савичев.
Поколебавшись, Нестеров поставил на стол бутылку. Савичев подошел, налил в стакан. Нестеров сделал движение, чтобы прекратить, отобрать, но Савичев остановил его решительным жестом. Взял стакан, поднес к носу, понюхал. И тут его так скрючило, что он бросил стакан, водка разлилась, стакан разбился. Савичев выскочил во двор, откуда незамедлительно послышались какие-то звуки. Через некоторое время он заглянул в дверь.
– Спасибо тебе. Подействовало...
Подействовало в самом деле: Савичеву совершенно не хотелось пить. Он чувствовал себя взбодрившимся, совсем почти нормальным, хотя некоторая слабость оставалась. Тем не менее – даже захотелось поработать. И он, придя к дому и увидев жену, таскающую вилами навоз из хлева в кучу на дворе, подошел к ней.
– Татьян, дай-ка...
– И не проси даже! Хоть ты сдохни – ничего не получишь!
– Вилы дай, – уточнил Савичев.
– Что? – Савичева отскочила от него. – Хоть вилами, хоть топором меня бей – не дождешься!
– Какая ты, Татьян, крикливая, – поморщился Савичев. – Аж в ушах звенит. Дай, говорю, сам всё вынесу, а ты иди... Отдохни, телевизор посмотри...
Савичева поняла это миролюбие мужа по-своему:
– Уже, да? Полегчало, да? Где успел, паразит?
– Да не пил я не капли.
– А что тогда с тобой?
– Что? – спросил Савичев, которому действительно было интересно узнать, как он теперь выглядит со стороны.
– Странный ты какой-то. Какой-то, извини, будто ненормальный.
Савичев остался доволен этим отзывом.
– Наоборот, я нормальный стал! – похвастался он, не раскрывая пока своей тайны. – Ты иди, а я поработаю в охотку.
Он вынес весь навоз, аккуратно обложил кучу старыми досками и сеном – не столько для пользы, сколько для опрятности, потом начал приводить в порядок то, что разрушил накануне. Остановился передохнуть. Достал сигареты, закурил, но закашлялся, выплюнул сигарету. Скомкал пачку, бросил на землю. Но тут же поднял ее и отнес в бочку с мусором.
Татьяна наблюдала за всем этим из окна со смешанными чувствами. А смешавшись, эти чувства слились в одно: в испуг. Она ахнула. Она вдруг поняла, что происходит с мужем.
Татьяна поняла, что происходит с мужем, и позвала его домой.
Он вошел и поразился: на столе стоял полный стакан водки, а рядом – тарелка с закуской.
– Это с какой стати?
– Юра, ты лучше выпей, – ласково попросила Татьяна. – Терпеть нельзя. Это у тебя знаешь что? Белая горячка у тебя, Юра. В Грязновке один мужик вот так тоже пил неделю, а потом резко бросил. Тихий стал такой, задумчивый. И так, значит, тихо и задумчиво подошел к жене и мясорубкой по голове ее. Врачи потом сказали: белая горячка. Выпить на-до было маленько – и всё. Так что ты уж ладно... И поспи.
– Да не хочу я пить. И знаешь, Татьян, ты меня прости. Вел я себя, прямо скажем, безобразно. Да и вообще, когда я тебе последний раз доброе слово сказал?
Татьяна отшатнулась к стенке, оглянулась:
– Не подходи! Юра, не подходи! Ты себя не помнишь!
– Как раз помню. Тань, ну что ты? Понимаю, обижаешься. Разломал всё, что мог. Ничего, починю, – и Савичев взял со стола мясорубку, у которой ручка была чуть ли не узлом завязана.
Татьяна вскрикнула:
– Люди! Убивают!
