И выскочила в окно.
Выбежав на улицу, она некоторое время металась, а потом побежала к бабушке Акупации, славящейся умением утихомиривать белую горячку.
Акупация охотно пошла с нею.
Сначала они приблизились к забору и выглянули. Савичев увлеченно работал в дальнем конце двора.
Тогда они проскользнули в дом.
Там Акупация начала колдовать: выгребла из печки золу и начала ходить по углам, сдувая золу с ладони и бормоча:
– Лети, зола, на четыре угла, Господи, спаси, всё унеси!
Потом она достала пузырек с какой-то жидкостью, окропила всё вокруг и выглянула в окно.
– Идет! Сейчас я на него брызну, а ты крестись, поняла?
– Поняла, – прошептала Татьяна бледными губами.
Открылась дверь, вошел Савичев. Акупация брызнула на него водой, Савичева начала истово креститься. Акупация заблажила:
– Свят, свят, свят, сгинь, нечистый, будь проклят! Тьфу, тьфу, тьфу! – она стала яростно плеваться через левое плечо.
Савичев рассмеялся:
– Чего это вы? Брось, бабушка, я уже вылеченный! – и, сделав паузу, многозначительно сообщил наконец жене: – Закодировался я! Выручил меня Нестеров, молодчага!
Нестеров, молодчага, не зная об этих поразительных результатах, плавал в реке. И увидел на берегу Нину. Она шла вдоль берега в высокой траве и цветах, то появляясь, то исчезая. Нестеров торопливо поплыл к берегу, бросился к одежде, и как раз в это время зазвонил телефон. Нестеров схватил его, чтобы выключить, но второпях попал пальцем не на ту кнопку. В трубке слышался голос Прохорова. Нестеров поморщился, но решил ответить.
Прохоров, естественно, спрашивал про дома. Нестеров обнадежил: всё движется своим чередом. Правда, фактически купленным остается только один дом, но сразу четыре хозяина выразили уверенную готовность, так что процесс идет. Прохоров выразил надежду, что процесс пойдет заметнее.
Нестеров отключил телефон и огляделся. Нины нигде не было видно.
Это его опечалило.
Опечалила еще собственная нерешительность. Давно пора сказать Прохорову, что у него ничего не получается и не получится: не коммерсант он. С другой стороны, очень хочется освободиться от долга перед Прохоровым и от самого Прохорова. Так, может, все-таки сделать усилие над собой и в самом деле ускорить процесс?
К Василию, например, зайти, который уже раздражает своими сомнениями: то сам приходит и начинает разговор о доме, то уклоняется, дескать, размышляю еще.
Встретив у дома Сурикова Наталью, он спросил:
– Дома Василий?
– А где ему еще быть? Лежит.
– Чего это он среди дня?
– А того самого!
Нестеров понял. Вошел и убедился, что понял правильно: Суриков в очередной раз маялся с очередного похмелья. Он даже не взглянул на вошедшего Нестерова.
А тот решил, что пора действовать жестко. Прохоров, хоть и не весьма отесанный человек, прав в том, что бизнес и психотерапия похожи: и там, и там часто приходится добиваться цели методами изощренного психологического воздействия.
– Подыхаю... – простонал Суриков с надеждой. Но Нестеров его ничуть не пожалел.
– И подохнешь рано или поздно! – заверил он. – Сколько тянуть будем? Ты уезжать собрался или нет?
– Да я хоть завтра... Александр, выручи, дома ни копейки. Помру ведь, серьезно!
– Не дам. Или – за дом. Решай.
– Согласен! – мгновенно решил Суриков.
– Пятьдесят тысяч. Согласен?
– Маловато...
– Тогда я пошел.
– Стой! Ладно.
Но Нестеров вдруг разозлился. Какие мы, подумал он. Ах, какие же мы! Мысль довольно смутная, но, надо полагать, все догадались, что имелось в виду.
– Передумал я. Тридцать! – сказал Нестеров.
– Да ты что?
– Зато сейчас. Наличными. И в магазин за поправкой, а?
– Сволочь. Ладно.
– А за тысячу продашь? – продолжил Нестеров, всё более сердясь.
– Издеваешься?
– Конечно, – не стал отрицать Нестеров. – Но мне интересно.
– Иди отсюда, гад!
– Ладно, пойду.
– Стой! – вскрикнул Суриков. – Согласен!
– А за сто? Целая бутылка водки, подумай! Нет? Будь здоров!
– Стой! Согласен!
– Вася ты, Вася! – горько сказал Нестеров. – Ладно, пошутил. Это тысяча, – показал он деньги, – аванс. Тебе дам только сто. Остальное жене. А за дом получишь, сколько договаривались. Только не тяни, завтра же. Понял?
– Понял! Без проблем! Как штык! – поклялся Суриков.
– И подумай, Вася, над своей участью. За сто рублей дом готов продать, нехорошо! – Нестеров постарался сказать это без назидательности, с иронией, но так, чтобы Сурикова хоть немного проняло.
И, оставив сотню на столе, ушел.
А Суриков, поднимаясь и жадно глядя на купюру, пробормотал:
– Ага, жди... Если я деньги взял, это еще не значит, что продал!
Нестеров же, спускаясь с крыльца, подумал, что бизнесмен из него все-таки никудышный.
Нестеров подумал, что бизнесмен из него никудышный, но, глянув на реку, он тут же перестал огорчаться по этому поводу: у реки опять появилась Нина.
Он заторопился к реке.
На этот раз Нина никуда не исчезла.
Она лежала и читала книгу. Нестеров подошел, поздоровался, лег рядом на траву, заложил руку за голову, стал смотреть в небо.
– Лежать бы вот так до конца жизни, – вслух помечтал он. – И ничего не делать.
Нина задумчиво посмотрела на Нестерова. Он почувствовал взгляд, повернулся:
– Что?
– Да так. Правда, что ты Савичева закодировал?
– Разболтал уже?
– Жена его по селу ходит, хвастается: золото стал, а не человек.
– В определенном смысле все мы закодированные – сами собой, – глубокомысленно заметил Нестеров, посмеиваясь, что опять его тянет на философствования рядом с этой девушкой. – Я тоже продукт собственного самовнушения. Как и все мы. Нет, действительно. Внушаешь себе: ты самый умный, самый веселый, самый лучший в своей профессии, добивайся, достигни, всех обгони. Вот так себя и кодируешь всё время.
– Получается?
– Запросто. Только сейчас ощущение, что кодировка кончилась.
