Анджело не шевельнулся, но пробормотал несколько слов, из которых я разобрал только «дерьмо».
— Я вам еды принес, — сказал я, ставя на пол пакет. В пакете было две нарезанные буханки хлеба, несколько пакетов молока, вода в пластиковой бутылке, две большие копченые курицы, несколько яблок и куча шоколадных батончиков. Банан молча опустил на пол свою ношу, состоявшую из одеяла, дешевой подушки, нескольких книг в мягкой обложке и двух одноразовых ночных горшков с крышкой.
— Я не собираюсь вас выпускать, — сказал я Анджело, — но я вас развяжу.
— Твою мать!.. — ответил он. — Вот ваши часы.
Я снял их с него накануне, чтобы удобнее было его связывать. Я достал их из кармана и положил рядом с ним.
— Свет погасят в одиннадцать. Я счел разумным обыскать его, но в карманах у Анджело не оказалось ничего, кроме денег — ни ножа, ни спичек, ни ключей, — ничего, что могло бы помочь ему бежать.
Я кивнул Банану, и мы вдвоем принялись распутывать веревку, я на запястьях, а Банан на ногах. Дергаясь, Анджело так сильно затянул узлы, что развязать их удалось далеко не сразу. Освободив Анджело, мы смотали веревку и отступили к двери. Я смотрел с порога, как он неуклюже поднимается на колени. Конечности его не слушались.
Воздух в чулане был вполне чистый. Я закрыл дверь, запер щеколду, и Банан методично восстановил баррикаду.
— Сколько еды ты ему дал? — спросил он.
— Дня на два — на четыре. Зависит от того, сколько он ест.
— Ну, ничего, ему не привыкать сидеть взаперти.
Банан, видимо, боролся с последними угрызениями совести. Он вставил на место четыре доски, заметив между прочим, что ночью подпилил их, чтобы они точно вписывались между дверью и холодильником.
— Так надежней будет, — сказал он.
— Теперь ему нипочем не выбраться.
— Будем надеяться, — ответил я. Банан отступил назад, уперев руки в бока, чтобы полюбоваться плодами своего труда. Я действительно был практически уверен, что Анджело не удастся выбить дверь, тем более что делать это ему придется, стоя на ступеньках, ведущих вниз.
— Тут где-то должна стоять его машина, — сказал я. — Пойду позвоню в больницу, а потом поищу машину.
— Ты звони, а я поищу, — сказал Банан и вышел.
Мне сказали, что Касси будут вправлять руку под наркозом. Если все пойдет хорошо, я могу забрать ее в шесть вечера.
— А можно с ней поговорить?
— Минутку.
Голос Касси звучал сонно.
— Меня тут накачали наркотиками, — сказала она. — Как наш гость?
— Счастлив, как кенгуру с чирьем на заднице.
— Что, скачет?
— Твои наркотики не действуют, — сказал я.
— Действуют-действуют! Тело будто плывет, а в голове искры вспыхивают. Так странно!
— Мне сказали, что я могу тебя забрать в шесть.
— Только не опаздывай, ла-адно? — Она зевнула.
— Могу и опоздать.
— Ты меня не любишь…
— Ни капельки.
— Милый Вильям! — пропела она. — Нежный цветочек!
— Спи, Касси.
— Угу.
Она явно засыпала.
— Пока, — сказал я, но, похоже, она меня уже не услышала.
Потом я позвонил в ее контору и сказал боссу, что Касси упала с лестницы в чулане и сломала себе руку и что она вернется на работу где-нибудь на следующей неделе.
— Как некстати! — воскликнул он. — То есть, в смысле, для нее, конечно…
— Конечно.
Когда я положил трубку, вернулся Банан и сообщил, что машина Анджело мирно стоит у начала проселочной дороги, там, где асфальтовое шоссе сменяется грунтовкой, разъезженной телегами. Ключи от машины Анджело оставил в зажигании. Банан бросил их на стол.
— Если что-нибудь понадобится, покричи, — сказал он. Я с благодарностью кивнул, и Банан зашагал прочь, электровеник в обличье медузы.
А я принялся разыскивать Теда Питтса. Сперва позвонил в школу, где раньше работал Джонатан. Резкий женский голос ответил, что среди их сотрудников такого нет и что никто из их нынешних сотрудников мне помочь не может, потому что в школе никого нет: до начала семестра еще целая неделя.
Единственный учитель, который работал в школе еще четырнадцать лет назад, это, видимо, Ральф Дженкинс, помощник директора, но он в конце летнего семестра уволился на пенсию, и к тому же вряд ли кто-то из его бывших подчиненных поддерживал с ним отношения.
Дама, видимо, поколебалась, потом ровным тоном ответила:
— Мистер Дженкинс такого не поощрял.
«Другими словами, — подумал я, — этот мистер Дженкинс был сварливый старый ублюдок». Я поблагодарил ее за оказанную ею посильную помощь (большего я и не ожидал) и попросил дать мне адрес профсоюза учителей.
— А телефон вам нужен?
— Да, пожалуйста.
Она дала мне адрес и телефон, и я перезвонил в профсоюз. Питтс? Тед?
Эдуард, значит? Да, наверное, ответил я. Меня попросили подождать.
Через некоторое время мой собеседник, на этот раз мужчина, сообщил мне, что Эдуард Ферли Питтс в членах профсоюза более не числится. Он вышел из профсоюза пять лет назад. Последний известный им адрес Питтса — где-то в Миддлсексе.
— Вам его дать?
— Да, пожалуйста.
Мне снова дали телефон и адрес. По указанному телефону ответил женский голос. На заднем плане звучали музыка и детские голоса.
— Чего? — сказала женщина. — Не слышу!
— Тед Питтс! — крикнул я в трубку. — Не можете ли вы сообщить мне, где он живет?
— Вы ошиблись номером.
— Он раньше жил в вашем доме.
— Чего? Погодите минутку… заткнитесь, вы, горлопаны! Что вы говорите?
— Тед Питтс…
— Терри, выключи ты этот проклятый проигрыватель! Я собственных мыслей не слышу! Выключи его. Выключи, говорю!
Музыка внезапно прекратилась.
— Так что вы говорите? — повторила женщина. Я объяснил, что ищу своего старого знакомого, Теда Питтса. — Это мужика с тремя дочками?
— Да, да!
— Мы у него этот дом купили. Терри, если ты еще раз стукнешь Мишель головой об стенку, я тебе все зубы пересчитаю! Так о чем я? Ах да. Тед Питтс. Он дал нам адрес, чтобы мы переслали вещи, но это было несколько лет назад, и я не знаю, куда муж его сунул.
