Где же эта чертова полиция?..
Внезапно шум и грохот в спальне стих, и я услышал шаги Трента, он направлялся по коридору прямо к нам. Я поднапрягся, сделал несколько шагов и спрятался за распахнутой в гостиную дверью. Может, он не заметит, пройдет мимо. Может, вообще уйдет.
И тут отец застонал.
На самом деле то был еле слышный звук, больше похожий на вздох. Но Трент услышал его и остановился в дверях.
Я покосился на отца, лежащего на полу, и с ужасом заметил, что оставил один из костылей рядом с ним, на ковре.
И убирать его и прятать было уже поздно.
Трент бесшумно вошел в гостиную. Я всем телом вжался в стену за дверью и скорее почувствовал его присутствие, а не увидел. Ни на секунду не сомневался — он здесь. Я даже заметил кончик его бейсбольной биты, Трент держал ее перед собой. И еще я понял: оттуда, где он стоит, прекрасно видно отца и лежащий рядом костыль.
— О'кей, — громко произнес он, нарушив тишину, и я едва не подпрыгнул от неожиданности. — Знаю, ты где-то здесь. А ну, выходи!
Вот черт, подумал я. Я совершенно не в той форме, чтоб вступить в схватку даже с двенадцатилетним ребенком-калекой. Уже не говоря о том, что этот тип вдвое старше воображаемого соперника, здоров и прекрасно развит физически да к тому же еще вооружен бейсбольной битой. И я остался на том же месте.
Но тут он сильно потянул дверь на себя и нашел мое убежище. И стоял теперь прямо передо мной в синих джинсах и темно-зеленой рубашке поло с короткими рукавами и размахивал своей битой из стороны в сторону. И, как всегда, на тонких его губах змеилась улыбка.
— Ну что, настало время завершить незаконченное дельце, — насмешливо протянул он.
— Толку тебе от этого никакого, — с вызовом произнес я. — Твоего крестного отца арестовали прямо в суде сегодня утром, следующий на очереди — ты. Полиция уже ищет.
Но ему, похоже, было плевать. Я покосился в окно. Где же эти чертовы полицейские?..
— Тогда нечего тянуть резину, — небрежно заметил он. — Жаль, конечно. Планировал прикончить тебя медленно, со вкусом и расстановкой.
— Вот только вил под рукой на этот раз не оказалось, — заметил я.
— Нет. — Улыбка не сходила с его губ. — Жаль, конечно, но и это сойдет.
И он взмахнул битой, целясь мне в голову, и я едва успел увернуться.
В последний момент поднырнул под нее, и деревянная бита с грохотом врезалась в стену прямо у меня над головой. Помедли я долю секунды — и конец. Я отпрянул в сторону и запрыгал на одной ноге. Потом подумал, что молено опустить и вторую ногу — какая-никакая, а опора, должна выдержать мой вес. Попробовал — получилось, и захромал по комнате прочь от него. Но двигался все равно страшно медленно, и у Трента было время развернуться и вновь взмахнуть своей битой — на сей раз он не промахнулся, нанес удар по бицепсу левой руки, чуть выше локтя. Правда, удар получился скользящим, по касательной, но рука все равно онемела от боли, безжизненно повисла.
Я, тяжело дыша, привалился к стене у окна. Со времени скачек в Челтенхеме прошло два месяца, я не тренировался и окончательно потерял форму. Так что сражение это закончится быстро и не в мою пользу.
Онемевшая от удара левая рука стала понемногу оживать, я мог пошевелить ею, но, наверное, все равно уже поздно. Трент надвигался на меня, улыбаясь во весь рот, и уже занес биту для следующего удара. Я стоял совершенно неподвижно, не сводил с него глаз. Если он собирается убить меня, пусть смотрит, пусть знает, что я это вижу. Я не собирался наклоняться и подставлять ему затылок, чтоб он нанес мне такой же удар, как отцу.
А потом, в последнюю долю секунды, вдруг резко поднырнул влево, и бита ударилась в стену, прямо над моим правым плечом. И тогда я ухватился за нее здоровой правой рукой, да и еще пытался придерживать почти бесполезной левой. Я вцепился в эту проклятую биту мертвой хваткой. Так крепко, что, казалось, пальцы вонзаются в дерево.
Стоял, подняв обе руки вверх, оставив тем самым тело совершенно беззащитным. И тогда Трент отпустил биту и нанес правой рукой мне удар в живот. Врезал изо всех сил.
То была фатальная ошибка с его стороны.
Откуда ему было знать, что вся верхняя половина тела прикрыта у меня корсетом из твердого пластика. Которого не было видно, поскольку поверх была надета накрахмаленная белая рубашка.
Он вскрикнул. Нет, вернее, взвыл от боли, громко и протяжно.
Все равно что ударить кулаком с размаха в кирпичную стену. Должно быть, от удара сломались или треснули кости пальцев.
Бита валялась на полу, и Трент медленно опустился на колени, корчась от боли и прижимая к груди разбитую правую руку.
Но я не собирался так просто отпускать его.
Подобрал биту с пола и нанес удар — по лицу. Судя по всему, сломал ему челюсть, и Джулиан Трент откинулся и распростерся на полу. Кажется, потерял сознание.
Я присел на диванный валик и выглянул в окно. Ни малейшего признака появления ребят в синей форме, впрочем, насущная потребность в них теперь миновала. Я перестал волноваться и вообще был страшно доволен собой.
Потянулся к телефону, взял свисающую на проводе трубку и вызвал «Скорую помощь». Затем подошел к отцу. Тот был жив, это точно, но очень плох. Дыхание слабое, учащенное, и мне наконец-то удалось прощупать пульс — не на шее, а на запястье. Я решил положить его поудобнее, он тихо застонал. Я погладил его по слипшимся от крови волосам. Может, я и был всегда «странным мальчиком», а он — тоже странным и весьма упертым отцом, но я все равно очень любил его.
Тут и Джулиан Трент издал стон. Так что мне пришлось вернуться к дивану. Я сел и не сводил с него глаз. Трент лежал на ковре прямо передо мной, молодой человек, который принес столько несчастий и страданий ни в чем не повинным людям.
Вот он зашевелился, подобрал под себя колени. Попробовал приподняться с пола, но в мою сторону по-прежнему не смотрел. Придерживал разбитую правую руку левой, какое-то время сидел, низко опустив голову. Я смотрел на него, а потом вдруг увидел, как он слегка приподнял подбородок и стал медленно тянуться левой рукой к бейсбольной бите, которую я положил на диван рядом с собой.
Этот тип когда-нибудь уймется или нет?..
Я быстро наклонился и подобрал биту прежде, чем он успел до нее дотянуться. Тогда он ухватился левой рукой за светло-голубую накидку, точно намереваясь встать.
Нет, решил я. Он никогда не успокоится и не сдастся. Никогда и ни за что.
Возможно, мы с Элеонор будем жить вместе, но в этих взаимоотношениях нас всегда будет трое — тень Джулиана Трента будет незримо витать где-то поблизости, в темноте, выжидая удобного момента нанести удар и поквитаться. Даже если его признают виновным в убийстве Скота Барлоу, впрочем, никаких гарантий с учетом прошлого опыта тут нет, я ни на миг не сомневался — длительная отсидка не приведет к исправлению этого типа. Он будет сидеть за решеткой и ждать своего часа, ждать, когда выйдет на свободу, чтоб «завершить незаконченное дельце».
И мы с Элеонор, как и Джозеф Хьюз, и Джордж Барнет, никогда не избавимся от страха. При условии, если Джулиан Трент будет жить дальше.
В законодательстве самооборону в допустимых пределах называют «оправданной обороной», она не является смягчающим обстоятельством при преступлении, она вообще не является преступлением как таковым. Но для оправдания человека, убившего кого-то при самообороне, необходимо соблюдение определенных условий. Я знал это, поскольку относительно недавно мне пришлось защищать человека, обвиняемого в нанесении тяжких телесных повреждений напавшему на него уличному грабителю.
Условия эти представляют собой тест из двух стадий. Одна из них субъективная, другая — объективная. Первое: действительно ли обвиняемый считал применение силы необходимым для своей защиты? И второе: если он так считал, соответствовала ли примененная им сила обороны степени угрозы?
