Петр согласился.
Но спокойно поспать им не удалось. Среди ночи раздался стук в дверь.
– Откуда он взялся? – тихо спросила сама себя проснувшаяся Нина.
– Шестой? – спросил Петр.
– Шестой. Не тебе чета.
В дверь уже шарашили ногой.
– А еще интеллигент считается, – сказала Нина.
– Боишься – заревнует?
– Он? Нет. Он не ревнует… А может, меня дома нет? – поставила она тихий вопрос перед тем, кто ломился в дверь.
Ответом были уверенные удары.
– До утра будет стучать. Пойду открою.
Она открыла – и вошел мужчина, примерно одного возраста с Петром, молоденько одетый, с сумкой через плечо. Навеселе и веселый.
– Не помешал? – бодро спросил он.
– Нечему мешать, – сказала Нина. – Пожалела, ночевать ему негде. Можешь верить, можешь не верить.
– Поверить? – спросил парень у Петра.
– Поверить. Так и было.
– Поверю. А жаль. Я бы вам устроил сейчас, я бы вас… – Он, улыбаясь, сел в кресло, вытянул ноги. – Будем знакомиться. Вадим Никодимов, атлет интеллекта. Но люблю простое, иногда даже низменное. Ее вот люблю. А вы кто?
– Иисус Христос, – ответила за Христа Нина.
Петр промолчал.
Нина со смехом рассказала о том, как они весь вечер превращали воду в водку.
Петр молчал.
– Гипнотизер он, – объяснила Нина.
– На меня гипноз никогда не действовал, – сказал Вадим Никодимов. – Из интереса пробовал: шиш! Не нашлось интеллекта, который подавил бы мой интеллект. Ну, Иисус, преврати мне воду в вино. В вино, не в водку! В «Чинзано», например.
– Я этого не пил, – сказал Петр.
– А чего ты пил?
– Ну, «Ркацители».
– Валяй, пусть будет «Ркацители»! – И Вадим Никодимов поднял руку, ожидая, когда в нее вложат стакан.
Нина шустро сбегала на кухню, принесла стакан с водой, вложила его в руку.
– Итак, «Ркацители»? – спросил Никодимов.
– «Ркацители», – сказал Петр, вспоминая вкус довольно гадкого, как ему тогда показалось, когда он его пил, кислого напитка малой крепости.
Никодимов отхлебнул. Отхлебнул еще. Отставил.
– Мерзость, однако!
Нина взяла стакан, пригубила и заплевалась.
– Прямо моча какая-то! – фыркнула она.
– Но не вода! – сказал Никодимов. – Вино. Скверное, но – вино! Ладно. Вино мы свое будем пить, – достал он большую бутылку с яркой этикеткой. (Это и оказалось «Чинзано».) А теперь скажи: кто же ты?
Петр сказал печально и просто:
– Я Иисус Христос.
Коротким смехом подавилась Нина, увидев глаза Петра, на которые падал из окна призрачный свет.
– Так… – задумчиво произнес Никодимов. – Сумасшедший? Не похоже. Игра? Не похоже. Что тогда? Непонятно. Знаешь, друг, а ведь ты первый человек на земле, которого я не могу понять. Кто ты все-таки?
– Иисус Христос, – спокойно ответил Петр. – Иисус Христос, а люди дали имя Петр.
А вдруг правда? – подумала Нина. И хоть знала она божественного совсем чуть-чуть – по книжке «Евангелие для детей», которая ей понравилась, потому что была тонкая и с картинками (надо же знать толику из входящих в обиход знаний), так вот, несмотря на скудость своих представлений о величественности когда-то случившихся событий, ей вдруг страшновато стало. Она решила действовать по своему заветному жизненному принципу: с упреждением. То есть – ждать от других людей больше вреда, чем, на первый взгляд, можно ждать. Нет, в самом деле. Вот похихикаешь сейчас, а потом возьмут и ноги отнимутся, болезнь приключится. Если был в самом деле когда-то чудодейственный человек Христос, то почему бы ему опять не прийти? Тут не это самое невероятное, невероятно то, что он – ей встретился, а не кому-то другому. Но ведь и в лотерею главный приз выигрывает кто-то один, который, может, и не надеялся.
– Самое страшное, Петр, – сказал Никодимов, – что я ведь и хотел бы поверить. Но, пожалуй, не смогу. Накорми мне толпу тремя хлебами, море пешком перейди, умершего воскреси – все равно не поверю. Это уж навсегда. Это в крови. Гореть мне синим пламенем в геенне огненной, не верю я.
– Никто не может о себе сказать: верю или не верю. О нас лишь Бог знает, верим ли мы.
– Это как же? – встряла Нина (не нагло, сдерживая себя). – Каждый о себе знать должен. Я вот – верующая! Да! – подтвердила она Никодимову. – Верующая!
– Ты не бормочи, – весело хмурился Никодимов, размышляя: – Значит, лишь Бог о нашей вере знает?
– Да.
– Гляди-ка, как просто. Поразил. Признаюсь – поразил. Ты – первый. Ведь действительно! Я думаю, что атеист, а может, я самый рьяный верующий и есть! Нина, ты видишь, что со мной?
– Что?
– Я волнуюсь! Ты видела, чтобы я когда-нибудь волновался?
– Ни разу, – уверенно ответила Нина.
– А вот – волнуюсь! Ты что же – богослов, слушатель семинарии, а?
– Грузчик на швейной фабрике. Среднее образование, – усмехнулся Петр.
– Понимаю!.. Не понимаю. Первый раз чего-то не понимаю! Ты откуда взял-то, извини, что ты Иисус Христос?
– Знаю.
– Видение, что ли, было?
– В самом себе знаю.
– Как говорит! – восхитился Никодимов, поворачиваясь к Нине, но тут же махнул рукой: – А, ты все равно не поймешь!
– Я понимаю. Я чай поставлю.
Нина решила – подальше от этого разговора.
А Петру было приятно, что самоуверенный атлет интеллекта дивится на него и не может решить, верить или нет.
– В любом случае, – сказал Никодимов, – ты – явление необычное, уж я людей знаю. Так что же, тебе тридцать лет?
– Тридцать.
– Проповедуешь?
– Пока нет.
– Но уже превращаешь воду в вино. Еще что?
– Лечу.
– Что лечишь?
– Все лечу.
