со вздохом промокнул бумажным полотенцем сочившуюся кровь, снял все еще намотанные у меня на руке бело-коричневые обрезки пакета и выбросил их в корзину для мусора. «До чего же нелепое и удручающее продолжение получило то, что произошло с моим братом», — устало думал я.
Когда я вышел на улицу, Брэд с определенной тревогой в голосе спросил:
— Ты собираешься ехать в полицию, что ли? Заметно было его облегчение, когда я, отрицательно покачав головой, ответил:
— Только если ты сможешь подробно описать того, кто на меня напал.
По его лицу трудно было догадаться, сможет он или нет. Я подумал, что смогу спросить его об этом потом, по дороге домой, но когда спросил, то получил следующий ответ:
— На нем были джинсы и такая вязаная шапочка. И еще у него был нож. Лица я не видел — он вроде был ко мне спиной, но нож блеснул на солнце, понимаешь? Все произошло так быстро. Я думал, тебе — крышка. Потом он убежал с пакетом. Я скажу, тебе здорово повезло.
Я вовсе не считал, что мне повезло, но все относительно.
Выдав все это, что для него было длинной речью, Брэд, по обыкновению, ушел в молчание. Интересно, что подумает грабитель, когда увидит свои трофеи — бесполезные для него ботинки, носки, носовой платок и куртку, о потере которых, если хорошенько подумать, не стоило и заявлять в полицию. Все, что с Гревилом могло быть ценного, наверняка в его бумажнике, еще раньше попавшем в руки какого-то другого хищника.
На мне все еще были рубашка, галстук и свитер.
Пиджак я не надевал. На костылях в свитере было гораздо удобнее, чем в пиджаке. Бессмысленно было гадать, залез бы вор в карманы моих брюк, если бы не крик Брэда, или пырнул бы меня ножом под ребра. Кто мог сейчас об этом сказать? Я знал наверняка, что с ним не справился бы, однако в любом случае его трофеи оказывались скудными. Кроме вещей Гревила, у меня была лишь моя кредитная карточка и небольшое количество денег в бумажнике — привычка ходить налегке.
Я оставил эти мысли и, чтобы отвлечься от боли в лодыжке, задумался над тем, что мог Гревил делать в Ипсуиче. Может, его уже с пятницы кто-то ждал? Как он туда приехал? Если он где-то там оставил свою машину, то как мне удастся ее найти, учитывая то, что я не знал ни номера, ни марки? Был ли у него по- прежнему «Порше»? «Ну кто-то же должен знать, — стараясь не отягощать себя проблемами, решил я. — У него в офисе, в гараже возле дома, кто-нибудь из друзей. В конце концов, это не моя забота».
В течение трех часов езды до Хангерфорда Брэд сказал лишь, что в машине кончается бензин, это было тут же исправлено, и затем, в получасе от дома, что, если я хочу, он неделю с удовольствием повозит меня.
— Завтра утром в половине восьмого, — предложил я, прикидывая время.
Он буркнул в ответ что-то типа «да», и я принял это за согласие.
Брэд подвез меня к дому, как и раньше, помог вылезти из машины, протянул костыли, запер машину и отдал мне ключи, так и не проронив ни слова.
— Спасибо, — сказал я.
Не глядя мне в лицо, он кивнул головой, повернулся и неуклюжей походкой направился к дому своей матери. Я смотрел ему вслед. Возможно, этот человек с трудным характером, совершенно не умеющий ладить с людьми, сегодня утром спас мне жизнь.
Глава 2
На протяжении трех лет я снимал нижний этаж старого дома на повороте с центральной улицы, проходившей через весь древний городишко. Спальня с ванной выходили на восток, на улицу, а просторную комнату, служившую для всех остальных целей, заливали лучи заходящего солнца. Вокруг дома был маленький, окаймленный ручьем сад, общий с хозяевами дома, пожилой супружеской парой, жившей наверху.
Мать Брэда долгие годы приходила к ним убирать и готовить; Брэд, когда у него было настроение, занимался ремонтом дома, рубил дрова. Вскоре после того, как я там поселился, мать и сын как-то ненавязчиво предложили свои услуги и мне, что меня очень устраивало. Жизнь текла легко и спокойно; однако если говорить о доме, как о том месте, где твое сердце, то жил я в Даунсе, где гуляет ветер, на конных дворах и на захватывающих дух скаковых кругах, где я работал.
Войдя в тихую комнату, я сел на диван, обложив ногу льдом, смотрел, как вдали за ручьем садится солнце, и думал, что скорее всего мне следовало бы остаться в больнице в Ипсуиче. Левая нога от колена вниз жутко болела, и становилось ясно, что падение не прошло даром для полученной мною в четверг травмы, а здорово усугубило ее. Мой хирург собирался уезжать на выходные в Уэльс, но я сомневался, что услышал бы от него что-нибудь еще, кроме «А что я вам говорил?». В конце концов, приняв очередную таблетку обезболивающего и сменив ледяной компресс, я стал соображать, сколько сейчас времени в Токио и Сиднее.
Я позвонил туда в полночь, когда в этих городах было уже утро, и удачно дозвонился до обеих сестер. «Бедный Гревил, — грустно сказали они. — Делай так, как сочтешь лучше. Положи от нас цветы. Держи нас в курсе дела».
«Хорошо», — пообещал им я. «Бедный Гревил», — искренне не унимались они. Потом они сказали, что в любое время будут рады видеть меня в Токио, в Сиднее, что у их детей, как и у мужей, было все хорошо, а у меня? Все ли хорошо у меня? Ах, Гревил, бедный Гревил!
Я уныло положил трубку. Семьи распадаются, и некоторые распадаются так, что и не соберешь. Я знал сестер лишь по фотографиям, которые они иногда присылали на Рождество. А они даже не узнали моего голоса.
Утром, делая все не торопясь, поскольку это было самое приятное, я, как и накануне, надел рубашку, галстук, свитер, ботинок на правую ногу, носок — на левую. Несмотря на то что Брэд пришел на пять минут раньше, я был уже готов.
— Мы едем в Лондон, — сказал я. — Вот карта с отмеченным на ней местом. Как ты думаешь, сможешь найти?
— У меня есть язык, — ответил он, уставившись на лабиринт дорог. — Думаю, да.
— Тогда заводи.
Кивнув, он немного помог мне залезть на заднее сиденье и проехал семьдесят миль в оживленном потоке машин в молчании. Затем, вопя через свое окошко на уличных торговцев, он пересек Холборн и, свернув пару раз не туда, сам догадался, куда надо ехать. Мы оказались на шумной улице за углом Хэттон- Гарден.
— Вот, — показывая рукой, сказал он. — Номер пятьдесят шесть. Вот это здание.
— Великолепно.
Он помог мне вылезти из машины, подал костыли и дошел со мной до тяжелой стеклянной двери, чтобы помочь мне открыть ее. В вестибюле за столиком сидел мужчина в фуражке, олицетворявший охрану. Он грозно спросил меня, какой мне нужен этаж.
— "Саксони Фрэнклин", — сказал я.
— Имя? — вновь спросил он, сверяясь с каким-то списком.
— Фрэнклин.
— Меня интересует ваше имя! Я объяснил, кто я. Он поднял брови, взял телефонную трубку и, нажав кнопку, сказал:
— Пришел некий мистер Фрэнклин, он сейчас поднимется.
Брэд поинтересовался, где можно поставить машину, и тот ответил, что за домом есть двор. Брэд сказал, что подождет меня, что я могу не беспокоиться и не торопиться.
До шестого этажа этот современный дом тесно окружали его причудливо украшенные викторианские соседи, но он возвышался над ними еще четырьмя стеклянными этажами.
Как оказалось, «Саксони Фрэнклин» была на восьмом. Лифт плавно доставил меня наверх, и, помогая себе локтями, я вошел через тяжелые двойные стеклянные двери в вестибюль, где находились стол дежурного, несколько кресел для посетителей и двое полицейских.
За полисменами стояла женщина средних лет, выглядевшая явно взволнованной.
Я тут же решил, что о смерти Гревила уже стало известно и мне, вероятно, не стоило приезжать, однако, похоже, стражи порядка были здесь совсем по другой причине.
