возможно, потому, что утомилась просто идти, не чувствуя личного отношения со стороны Кабурова, которое ей только и было интересно, а теперь он разозлится и хоть так обратит на нее внимание. И он обратил.
– Ты что говоришь? – прошипел Кабуров, схватил ее за локоть и повел в сторону. – Тоже мне, Фанни Каплан!
– Надо действовать только в рамках закона! – присоединился Холмский.
Группа участников движения «Свободная зона» сгрудилась вокруг своих предводителей. Тут же шнырял Ложкин, высматривая и вынюхивая.
Идущие за гробом Юркина тоже оттеснились в сторону, потому что в этой колонне ведущим и направляющим был Валерий, а его отвели вдова Антонина Марковна и дочери Аня и Алевтина.
– Ты чего тоже раскричался? – спросила Антонина Марковна. – Кому ты поддакиваешь? Мы куда идем, ты можешь сказать?
– Хоронить брата, – уверенно и горделиво ответил Валерий. – Ленина выкинем, а его положим. Я сказал.
– Он сказал! Ты не видишь, что творится? Чуть ли не революция вокруг уже! Ну и пусть они этим занимаются, а я не позволю из похорон комедию устраивать!
– То есть ты считаешь, что он не достоин лучшей участи? – с вызовом спросил Валерий.
Аня, оставившая ради похорон двух детей, которых воспитывала без мужа, и желавшая к ним поскорей вернуться, не выдержала и начала говорить дяде правду в самые его глаза, пусть уже пьяные, но еще соображающие:
– Дядь Валер, а чего это вы про папину участь беспокоитесь, я не поняла? Вы папу при жизни за человека не считали, как вас позовут на день рождения, вы напьетесь и начинаете на папу издеваться, что он сантехником всю жизнь, а вы вольный человек, хотя у вас толком сроду ни нормальной семьи не было, ни работы!
– Да еще хвастался, – подхватила Алевтина, – что у него женщин много, все время с разными приходил, на какой-то помойке их подбирал, а сам в ванную вперся один раз, когда я там была, и за жопу меня хватать начал!
– Валера, это правда? – тут же посуровела и стала бледной Антонина Марковна.
– Да я ее с другой девушкой спутал! – засмеялся Валерий. – Я что, извращенец, что ли, собственных племянниц за жопу хватить? Других жоп, что ли, на свете нет?
– Ничего ты не спутал! – закричала Алевтина. – Я же помню, я тебе сказала: дядь Валер, ты охерел, это я, Алевтина, а ты говоришь, а какая, говоришь, блин, разница, если у тебя, говоришь, все так же, как у людей, устроено? Если бы я тебя в живот не пихнула бы коленкой, неизвестно, что было бы!
– Ах ты… – Антонина Марковна пошла на Валерия, протягивая руки с крепкими ногтями, а под ногтями – трудовая неотмываемая чернота, как ей не быть после двадцати с лишним лет торговли луком, картошкой и морковью в овощной палатке?
Веронике Струдень стало грустно на это смотреть, она мягко сказала:
– Не надо, зачем вы? Тут же покойник все-таки.
Она сказала о нем так, будто Юркин мог видеть и слышать происходящее и стыдиться этого.
Все оглянулись.
Антонина Марковна опустила руки.
– На кладбище надо, – сказал человек без имени, выразив самую здравую мысль. – Нечего нам тут делать. Поворачиваем.
А так как он был одним из тех, кто нес гроб, то и подал пример, сделав корпусом движение. Это движение подхватили остальные, стали разворачивать гроб.
Валерий хотел что-то сказать, но только махнул рукой: что объяснишь глупым людям?
Но через несколько метров процессия, начавшая довольно бодро идти назад, остановилась, столкнувшись в лоб с другой процессией.
Крепкие парни в ритуальных черных костюмах и с нашивками «Танатос» (одно из самых престижных похоронных агентств столицы) несли на плечах то, что разительно отличалось от последней, обитой красненькой матерьицей, домовины Юркина: гроб мебельного вида, богато отделанный (и не мудрено, это был элитный гроб канадского производства модели 4GK-825-HD RICHMOND, массив тополя, отделка – креп, производитель BATESVILLE CASKET, цена 244 000 рублей).
Это несли еще одного почившего в тот странный день, Леонида Моисеевича Арбалевского, бывшего ответственного работника. Он умер в семьдесят два года, но мама его, девяносточетырехлетняя Эсфирь Ильинична, была жива. Она отличалась тем, что знала все новости на свете, причем для этого ей не требовались ни газеты, ни телевизор, ни Интернет. Конечно, она знала не абсолютно все – следовательно, то, чего она не знала, не было достойно внимания приличного человека.
О том, что Кремлевское кладбище опять открыто для захоронения уважаемых людей, ей стало известно сразу же. И она велела прибывшим работникам агентства «Танатос» направляться именно туда, а не на Ваганьковское кладбище, как было намечено. Работники засомневались:
– Вы уверены, что хотите туда?
– А куда же еще? Вся Москва там уже хоронит, а мы будем в стороне? Я, конечно, не за то, чтобы хоронить кого попало, но, милые мои, у моего сына и папа, то есть мой муж, и дед по отцу, и еще один дед, двоюродный, все захоронены у мавзолея или в стене, только под другими фамилиями, потому что Леня на паспорт взял мою фамилию, поверьте, у него для этого были серьезные причины!
Она много еще чего сказала. На свет не родился человек, которого Эсфирь Ильинична не сумела бы убедить в чем угодно, поэтому работники «Танатоса» пожали плечами и согласились. Они хотели, как это было записано в договоре на ритуальные услуги, пронести пятьдесят метров до катафалка, потом сопровождать катафалк в траурных автомобилях вместе с родственниками, а на кладбище опять нести гроб на плечах. Но в такой толчее и катафалк, и траурные автомобили двигались медленнее людей, ритуальщики вынуждены были продолжить пешее шествие. Один из них заикнулся о дополнительной оплате, на что Эсфирь Ильинична сказала, что они должны почитать за честь порученное им дело, к тому же до Кремля осталось идти так немного, что даже смешно об этом спорить.
И вот две процессии столкнулись. С одной стороны были те, кто несли гроб Геннадия Матвеевича Юркина, а с ними близкие, друзья и знакомые, да еще сто двадцать семь человек, а навстречу двигались работники «Танатоса», несколько бывших коллег Арбалевского (говоря точно – семеро), родственники (двенадцать человек), но там зато была Эсфирь Ильинична с ее мощной логикой. Поэтому так получилось, что гроб с Юркиным был вынужден отступить и направиться вместе с гробом Арбалевского в прежнем направлении – к Кремлю.
Группы опять сошлись, образовали общий широкий поток.
Впереди показалось заграждение: машины, люди в формах разных родов внутренних и (уже) внешних войск.
Виктор Мосин, того не желая, оказался первым в шествии – рядом с женой.
Генерал Челобеев и Илья Владимирович Шелкунов, прибывшие на аванпост, увидев его, удивились.
– Виктор Дмитриевич! – крикнул Челобеев. – Вас же послали уладить, насколько я знаю, а вы что делаете?
– Кто? – громко спросил Мосин. – Кто убил моего сына?
– Уже разобрались! – ответил Шелкунов. – Негодяй найден и будет наказан!
– Где он?
– Здесь!
Вот для чего Шелкунов и Челобеев добивались того, чтобы Сергея Толоконько доставили сюда: они предвидели такой поворот событий.
Толоконько, растерянный, не понимающий, что делать и что будет, вылез по знаку Челобеева из люка бронетранспортера. Встал на корпус рядом с генералом, чуть пониже его.
– И что теперь? – мрачно спросил он у начальства.
И тут же на него бросился Виктор Мосин. У него было оружие, но он хотел убить мерзавца голыми руками, чтобы чувствовать его смерть осязаемо; пуля такой возможности не дает.
– Виктор, не надо! – крикнула Тамара Сергеевна. – Остановите его!
Омоновцы, ждавшие от кого-нибудь команды, сочли этой командой ее слова и стали оттаскивать
