Когда она вернулась, Беатриса рассматривала чертеж, висящий на стене.
– Это Артур делал?
– Нет, мэм, это Билл, и вот это все тоже он. Беатриса поглядела на модели и повернулась к Биллу.
– Эх, – горько сказал он. – Что уж на них глядеть. Я хотел, чтоб люди не гнули спину. Глупость одна.
– И это так и не было построено? Он пожал плечами.
– Откуда же было взять денег? Когда у людей нет денег, дешевле, чтоб они гнули спину, – так я говорю? Женщины всегда могут народить еще, будет кому спину гнуть.
– Скажите, вы показывали эти модели кому-нибудь, кто знает толк в машинах? Он помрачнел.
– Да, мэм. Показал было шкиперу, я тогда матросом был. Четыре года каждую свободную минутку мастерил их. Книг накупил, хотел разобраться, как они действуют. А он только и сказал: «Не будь дураком, знай свое место».
– И вы больше никому не показывали?
– А как же! Носил эту модель по разным конторам в Плимуте. Все просил, чтоб поглядели. Уж кого только не просил. Наконец один джентльмен поглядел.
– Он умолк и нахмурился.
– И что же? – мягко подсказала она.
– «Опоздали, мой милый». Да, так и сказал – мой милый. 'Опоздали.
Поглядите в окно. Вон она, ваша машина'. И верно. Такая же, еще получше моей. Я сразу увидел – она и работает легче и сломается не так скоро. Кто ее придумал, уж, верно, был ученый человек. А бедняку в эти дела и соваться нечего. Тут без математики никуда. Всегда тебя кто-нибудь обскачет. Это все одни глупости.
Только и всего.
– С изобретателями нередко так случается, – сказала Беатриса, – даже если они и ученые. И это очень обидно. А больше вы ничего не пытались делать?
Он рассмеялся своим недобрым смехом.
– А как же, мэм, много чего делал! Пошел и напился вдрызг и подставил Мэгги фонарь под глазом, чтоб не ворчала. – Лицо его смягчилось. – Но она простила. Так, что ли, старушка?
– Я забыла, – просто ответила она.
– Но куда же это годится, Пенвирн, – вмешался Генри. – Конечно, это был для вас большой удар, но жена-то ваша тут при чем? Надо же понимать, что женщину бить не следует.
– Нашему брату много чего надо понимать, – пробормотал Билл.
Мэгги подняла, глаза на Беатрису.
– Уж вы не думайте худо про Билла, мэм. Он не злодей какой-нибудь. Он потом так убивался, так убивался, плакал даже. У него дурного и в мыслях нет, все равно как вон у нашей маленькой хрюшки.
И она с грустной улыбкой поглядела на ползающую у их ног крохотную девочку.
– Когда она стукнется об стул, она его бьет – зачем сделал ей больно.
Ничего не смыслит, чистая душа. А мужчина что дитя малое.
– А женщина что сорока, – проворчал Билл. – Никак не может не трещать.
Тем дело и кончилось, мэм, – продолжал он, обращаясь к Беатрисе. – Мне уж механиком не быть. А Артур будет, если вы его выучите. И не сбивай ты его, Мэгги, нечего ему лезть в священники. Нет уж, моя милая!
– На все воля божья, – тихо и строго ответила она.
Беатриса отвернулась, и взгляд ее снова остановился на моделях Пенвирна. Давно знакомое чувство безнадежности, мысли о тщете всего земного – все разом нахлынуло на нее. Несчастные люди… Пожалуй, Артуру грозит немалая опасность, если преданный отец, любящая мать и искренний доброжелатель будут силою тащить его каждый в свою сторону.
Между тем хлопнула дверь, потом в пристройке послышался торопливый шепот и плеск воды. И вот внутренняя дверь приотворилась и в комнату бесшумно проскользнул босоногий мальчик.
– Поди сюда, Артур, – позвал Билл напряженным, хриплым от сдерживаемого волнения голосом.
Мальчик молча подошел, неловко поклонился гостям и остановился у отцовского кресла, глядя в пол. Беатриса повернулась к нему, и сердце у нее сжалось. «Да ведь это архангел Гавриил», – почти со страхом сказала она себе.
В странном обличье, что и говорить. Серафим, попавший в беду, лишенный своих сверкающих крыльев, заключенный, как в темницу, в неуклюжее тело подростка, худой, робкий, скованный застенчивостью; он не столько умылся, сколько размазал на себе грязь, и от него пахло рыбой, потом, отсыревшим тряпьем и свиным навозом. И однако – это был архангел Гавриил.
В эту странную минуту сильней всего в ней была жалость к Биллу.
У кого есть талант и он зароет его в землю… Никогда еще она так ясно не понимала, что значат эти слова. Бедняга, неудачник, все его неосуществленные мечты, вся мука загубленного дара, который и поныне не дает ему покоя, обратились в неистовую, страстную жажду завладеть этой неподвластной ему душой.
