ничего дальше сегодняшнего дня не видит. И он вместо того, чтобы сидеть и работать, едет куда-то туда, в так называемое будущее. Хочет узнать, что там произойдет через шестьдесят лет. А мне никуда ездить не надо. Я и так знаю, что там будет.
– Очень интересно! – закричал Джон. – Очень интересно. И что же именно там будет?
Симыч помрачнел, отодвинул миску и стал стряхивать с бороды крошки.
– Если мир не вникнет в то, что я говорю, – сказал он, глядя прямо в камеру, – ничего хорошего там не будет. Ни там и нигде. Заглотчики пожрут весь мир и самих себя. Все будет захвачено китайцами.
– А если мир вас все же послушает?
– О, тогда, – оживился и вопреки своим принципам заулыбался Симыч, – тогда все будет хорошо. Тогда начнется всеобщее выздоровление, и начнется прежде всего в России.
– Какой вы видите Россию будущего? Надеетесь ли вы, что там восторжествует демократическая форма правления?
– Ни в коем случае! – горячо запротестовал Симыч. – Ваша хваленая демократия нам, русским, не личит. Это положение, когда каждый дурак может высказывать свое мнение и указывать властям, что они должны или не должны делать, нам не подходит. Нам нужен один правитель, который пользуется безусловным авторитетом и точно знает, куда идти и зачем.
– А вы думаете, такие правители бывают?
– Может быть, и не бывают, но могут быть, – сказал Симыч многозначительно и переглянулся с Жанетой.
– Я ужасно извиняю, – сказал Джон, подумав. – Вы имеете в виду кого-то конкретно или это только теория?
– Ах, черт! – вдруг возбудился Симыч. Он хлопнул себя по колену, встал и нервно заходил по комнате. – Вот видите, если я вам скажу то, что я думаю, то тут же поднимется ужасный вой, плюралисты всего мира на меня накинутся, как собаки. Скажут: Карнавалов хочет стать царем. А я быть царем не хочу. Я художник. Я думаю художественно. Я мыслю образами. Я беру образ, обмысливаю его и кладу на бумагу. Понятно?
– О да, – сказал неуверенно Джон. – В общем, понятно.
– Ну так вот. Я царем быть не хочу. Я еще не все свои художественные задачи выполнил. Но иногда исторические обстоятельства складываются так, что человек вынужден взять на себя миссию, которую ему господь предназначает. Если другого такого человека не находится в мире, то он должен это взять на себя.
– Если бы вам выпала такая миссия, вы бы не отказались?
– Я бы отказался, если бы был хотя бы один человек, которому можно было б доверить. Но никого вокруг нет. Вокруг все одна мелочь. И только поэтому, если господь восхочет написать страницу истории этой рукой, – Симыч поднял вверх руку с вилкой, – тогда что ж…
Симыч, не договорив, погрустнел – видимо, усомнился, что господь изберет именно эту руку.
– Ну да ладно, – произнес он со смирением, тут же, впрочем, переходя на повелительный тон. – Как уж будет, так будет, а пока завтрак окончен, пора работать.
Джон спросил Симыча, можно ли будет снять его за работой, Симыч сказал, что, конечно, он будет работать, а они его могут снимать, он привык работать в трудных условиях, и телевидение его не отвлекает.
– Симыч! – кинулся я к нему. – Но пока то да се, может, мы все же поговорим?
– Не могу, – сказал Симыч. – Я и так потерял уже слишком много времени.
На другой день меня вообще не допустили к завтраку, потому что к Симычу приехал конгрессмен Питер Блох и они провели за завтраком короткие переговоры о ядерном разоружении.
Я не выдержал, вспылил и заявил Зильберовичу, что в любом случае уезжаю.
– Ну подожди, подожди, – попросил Зильберович. – Я постараюсь все уладить.
Секс-бочка
Через пять минут он вернулся с опечаленным лицом. Нет, сегодня Симыч принять меня не может никак. У него отняли столько времени, что он написал всего лишь четыре страницы. Возможно, ему придется отказаться даже от дневного отдыха и урока со Степанидой. Единственное удовольствие, которое он себе оставляет, это Бах, да и то потому только, что без Баха он не может заснуть. А если он не заснет, то и следующий день испорчен.
Выслушав эту информацию, я ничего не ответил и пошел к себе в келью собирать вещи.
«Сволочи и мерзавцы! – восклицал я мысленно, швыряя в чемодан грязные носки и мятые рубашки. – Ему его время дорого, а мое не дорого. Они думают, что я здесь буду сидеть в ожидании, пока они мне оплатят билет. Дудки! Не нужен мне ваш билет. Сам заплачу, не бедный. Но здесь не останусь больше ни одной секунды. Дураков нет! Хватит!»
Я уже хотел закрыть чемодан, но обнаружил, что в нем не хватает моих домашних шлепанцев. Куда же они запропастились?
Я стал шарить глазами по углам, когда дверь открылась и на пороге с веником и совком в руках появилась Степанида.
– Ой, барин! – воскликнула она. – Вы здеся!
– Чего тебе нужно? – спросил я.
– Да чего ж, прибраться немного хотела. Я-то думала, вы тама, а вы, гляди, здеся. Так я тогда, может быть, опосля?
На лице ее блуждала свойственная ей идиотическая улыбка.
