– Вы разве не поняли? Это искусственное солнце.
– Искусственное? – переспросил я.
– Да, конечно, искусственное. И весь климат у нас тоже искусственный.
– Как же вам этого удалось достичь? – спросил я.
– Очень просто, – сказал Смерчев. – Это совсем просто. Весь город покрыт колпаком из горного хрусталя.
– И что же, у вас не бывает смены времен года?
– Ни смены времен года, ни смены времен суток, ничего этого у нас не бывает. У нас всегда день и всегда лето.
– А как же люди спят при таком свете?
– А очень просто. Те, кто хочет спать, могут задернуть шторы. Впрочем, – уточнил он, – у нас люди обычно не спят.
На мой вопрос почему, Смерчев объяснил, что люди у них не спят, потому что им жаль времени. Жизнь настолько хороша, что они ею ежеминутно и ежесекундно наслаждаются.
– А когда же они работают? – спросил я.
– Они никогда не работают, – был ответ.
Среди встречавшихся нам прохожих было много людей, которых я знал по прежней своей жизни и даже при мне еще умерших. Они дружелюбно махали мне руками, и я им тоже помахивал, встрече с ними нисколько не удивляясь. Я понимал, что нахожусь в раю, пусть сотворенном не богом, а людьми. Я понимал, что если эти люди сумели построить искусственное солнце и ослабить земное тяготение, то ничего удивительного нет в том, что они научились воскрешать мертвых. Между прочим, аллея эта была одновременно похожа на какой-то гигантский супермаркет, и по бокам ее стояли бесконечной длины прилавки, а на них разложены и лоснились всяких сортов колбасы, сыры, белужьи бока, разрезанная на тонкие ломтики семга, икра красная, икра черная, икра паюсная и баклажанная.
А еще всякие там фрукты и овощи, диковинные и недиковинные, всякие апельсины, мандарины, артишоки, авокадо, бананы и ананасы.
И, само собой, разные вина, коньяки, водки, воды, соки, шипучие напитки и всевозможные сорта пива в бутылках, в банках, в бочонках – словом, всяких товаров, как у нас в штокдорфском супермаркете, ну, может, немножко поменьше.
Но у нас в супермаркете обычно хоть сколько-нибудь народу бывает (иной раз по субботам и очередь скапливается человек до шести), а тут никто ничего не берет, все идут мимо и на прилавки даже не смотрят. Только девушки хватают по дороге пломбир или финики и со смехом летят себе дальше.
– А почему это здесь никто ничего не берет? – спросил я у Смерчева, всем увиденным весьма потрясенный. – Денег ни у кого, что ли, нет?
– Ну конечно же, нет, – отвечал Смерчев, загадочно улыбаясь.
– Ага, – сказал я, – это дело понятное, у меня лично денег и при социализме не было, да и при капитализме было негусто.
Эти мои слова Смерчева развеселили, и он стал смеяться, только почему-то беззвучно. И, смеясь, вежливо мне объяснил, что у людей денег нет, потому что они не нужны. Здесь каждый берет, чего сколько хочет, и совершенно бесплатно, но никто ничего не берет, потому что люди все свои потребности уже давным-давно и полностью удовлетворили, и от всех этих яств их просто воротит. Они ничего другого есть не хотят, кроме пломбира и фиников.
– Значит, и я могу взять чего хочу и сколько хочу? – поинтересовался я недоверчиво.
Смерчев отвечал утвердительно.
Тогда я приблизился к прилавку и сначала неуверенно, а потом все больше входя во вкус, стал набирать продукты: две литровых бутылки шведской водки «Абсолют», палку краковской колбасы, длинную булку, несколько штук форелей, пачку очищенных креветок, связку бананов и какие-то банки с паштетом, икрой, сгущенкой, зеленым горошком, спаржей и еще с чем-то. Что-то я пихал в карманы, что-то за пазуху, уже на руках держал я выше головы, и что-то уже валилось, а мне все было мало и мало.
Я поднял голову, чтобы посмотреть, как бы там еще устроить банку сгущенного молока, когда вдруг увидел Руди, который плыл по воздуху на своем «Ягуаре» и одной рукой махал мне, а другой обнимал фройляйн Глобке.
Я тоже хотел махнуть Руди рукой и сделал такое движение, отчего вся эта Вавилонская башня, которую я держал на руках, рухнула, все эти банки-склянки посыпались, правда, без всякого грохота. Я испугался и стал это все подбирать, боясь, что меня немедленно арестуют или станут стыдить. «Гражданин, – скажут, – как же это вам не стыдно так варварски обращаться с народным добром».
– Да брось ты подбирать с полу! – услышал я знакомый насмешливый голос. – Это негигиенично.
Я посмотрел снизу вверх и увидел перед собой Лешку Букашева в белом костюме и без бороды. А рядом с ним, прижимаясь к нему, стояла Жанета во всем прозрачном. Он рассказывал ей анекдот про Вовку- морковку, а она громко и развратно смеялась.
– А где Лео? – спросил я ее.
– А вон он, – сказала она, и я увидел Лео, который на лавочке целовался с моей женой.
Мне стало как-то неприятно, но не очень неприятно, а только немножко неприятно. Я слегка подпрыгнул и, паря в воздухе, приблизился к ним.
– Ну как же тебе не стыдно, – сказал я жене, – при живом-то муже целоваться с другим! Ты же знаешь, что он от этого даже и удовольствия никакого не получает.
– Чепуха! – сказал Зильберович голосом Симыча. – Раньше, когда я жил при социализме, я ни от чего не получал удовольствия, кроме твоих романов. А теперь я получаю удовольствие от всего, кроме твоих
