– Чего лежишь? – с улыбкой в голосе спросила Нина.
– Голова болит.
– Я к Ольге собираюсь. Пойдешь?
Наташа резко перевернулась.
– Ты нарочно, да?
– Конечно, – не скрывала Нина. – Конечно, нарочно. Если хочешь какую-нибудь глупость сделать, лучше сейчас, а не на свадьбе.
Наташа взмахнула руками и сказала так, как иногда говорит, когда дурачится, правда, на этот раз дурачилась она с горечью:
– Ваши рассуждения, мадам, выше моего понимания! А если и сейчас, и на свадьбе?
– И что изменится?
– А ничего. Зато мне легче будет.
– Вот видишь, ты о себе думаешь.
– А о ком еще? – очень удивилась Наташа.
– Ты ведь Андрея любишь, так?
– Я?! Я бы его своими руками придушила сейчас!
Нина кивнула, будто услышала утвердительный ответ:
– Ну вот, любишь. Значит, должна вытерпеть, чтобы ему было хорошо.
– Это пусть другие терпят, если кому нравится!
Наташа опять отвернулась.
Ища слова, чтобы ее утешить, Нина сказала:
– Свадьба еще ничего не решает, между прочим. Я читала, по статистике на каждые два брака один развод. То есть каждая вторая свадьба зря справляется.
Помолчав, Наташа спросила:
– Прямо каждая вторая?
– Статистика!
– Надо же! Люди сидят, веселятся – и все зря! Вот идиоты! Ладно, ты иди! Мне и дома хорошо! Оле большой привет и пламенные пожелания! И чтобы не последний раз свадебное платье надевать!
Свадебное платье, сшитое руками матери, гляделось на Ольге удивительно хорошо. Она кружилась перед зеркалом, а мать смотрела на нее с улыбкой:
– Картинка! А ты говорила: в городе купить. Они там, мне рассказывали, все ношеные. Невесты покупают, а через неделю тайком сдают, продавцы ярлык вешают, как на новое, и опять в продажу... Ты, кстати, когда Ивану писала-то?
– Это почему же кстати?
– Ну, некстати.
– Именно, что некстати. Еще весной все написала.
– А он чего?
Ольга удивилась:
– Я же сто раз говорила!
– Ну, память дырявая, убить меня теперь? Забыла, ей-богу!
– Там и помнить нечего. Написал, что остается служить по контракту. Очень хорошо написал. Спокойно так. Я даже удивилась.
Мать вздохнула:
– Это они умеют. Такой вид на себя напустят! Отец твой тоже был тихий-тихий, прямо шелковый.
– Он и сейчас негромкий. Нет, а ты чего спросила-то? – Ольга отвела глаза от зеркала и пристально посмотрела на мать. И догадалась: – Приехал? Приехал, да?
– Нет, – ответила мать с неохотой. – Завтра должен... Карабееву встретила, она сказала. Тебя, конечно, грязью попачкала.
– За что?
– Да ни за что, со злости, что ты ее дураку не досталась.
– Она не злая вроде. И он не дурак, а просто... Просто Андрей лучше оказался, вот и все.
– Еще бы не лучше! – воскликнула мать. – У Андрея и голова, и характер! Золотой парень, я всегда говорила!.. И ведь моя правда оказалась? Моя?
Ольга, не ответив, начала стаскивать с себя платье.
– Порвешь! – испугалась мать и стала помогать ей. Переодевшись, Ольга вышла в сад.
Там, за столиком под яблоней, отец ее угощался с Дугановым и рассказывал о своей дочери, удивляясь тому, как быстро она выросла.
– Помню, она вот такая вот была... с тубареточку всего! – показал Савичев рукой. – А я лежу... Встать не получается... А она подошла, за руку тянет... Папа, вставай, говорит! Папа, вставай! Вот как понимала отца! Ты выпей, выпей!
Дуганов вежливо отказался:
– Спасибо, некогда. Я нож хотел для рубанка. У меня один был, и тот заржавел весь.
Но Савичеву неинтересно было говорить о практических вещах, ему хотелось восторгаться удивительности жизни.
– Я, ты знаешь, прямо иногда понять не могу!
– Чего это?
– Ну, как же! Только вчера она была вот такусенькая! Глазом моргнул – и замуж выходит! Или ты, например. Вчера был начальник, а сегодня никто. Вот что время делает!
Дуганов не согласился:
– Почему же никто? Я человек, как и был.
– Человек? – не поверил Савичев.
– Человек! – с достоинством подтвердил Дуганов. Савичев наставил на него палец и задал коварный вопрос:
– А если ты человек, почему тогда со мной не пьешь?
Если бы Дуганов родился и вырос не в Анисовке, он удивился бы постановке вопроса. Но как коренной анисовский он, напротив, не только понял вопрос, но и принял справедливость заложенной в нем укоризны. И сказал:
– Могу и выпить!
И в самом деле выпил тут же налитый Савичевым стакан.
– Вот! – удовлетворенно кивнул Савичев. – Теперь человек!
А Дуганов, закусывая, решил оправдаться:
– Ты говоришь: начальником был. Не был я начальником. То есть был, но в чем суть? Я верил и надеялся. В людей и в будущее. А теперь?
Савичев взялся защитить людей и будущее:
– А вот Ольга моя и Андрей Микишин поженятся, заведут детей, всё тебе будет – и будущее, и люди в нем!
– Завести и тараканов можно, – ответил Дуганов, вспоминая опыт партийной риторики. – Но ради чего? Ради какого высшего социального смысла?
Савичев помрачнел:
– Вот ты как? Тебе мои внуки – все равно что тараканы? А ты зачем вообще пришел сюда, а?
– Как зачем? Я же говорю, это... Тьфу ты, вылетело... Налей-ка лучше. За твоих внуков.
– Это разговор! – просветлел Савичев.
Ольга хотела было подойти к отцу, но передумала. Ушла на улицу. И тут же Савичева, следившая за ней из окна дома, вышла и направилась к мужу.
– Пьешь тут, – сказала она, – а между прочим, Иван Карабеев из армии приходит.
Реакция Савичева была не такой, какую она ждала.
– Ванька? Молодец! Душевный парень! – закричал Савичев, поднимая стакан. – Слышь, Дуганов, он ведь спас меня фактически! Упал я зимой в овраг у клуба. После работы устал очень, а ветер еще... Ну, и упал, ушибся. И он меня вытащил. Если б не он – замерз бы. Не выдавал бы я дочку замуж. Лежал бы
