секундную паузу, Джек добавляет: – И пусть все беды обойдут ее стороной.
Под одобрительный гомон и смех всех присутствующих он пьет свой бокал.
– Кэ-ти! – скандируют все.
И моя дочь расцветает от удовольствия. Ее взгляд встречается с моим. Я поднимаю свой бокал и беззвучно шепчу ее имя. Мы полностью понимаем друг друга.
Кэти никогда не была сильна в сборах, и большую часть следующего утра мы заняты тем, что пытаемся впихнуть в ее чемодан неимоверное количество отобранных дочерью вещей.
– Можно Бифф поедет с нами в аэропорт? – как бы между прочим спрашивает Кэти.
– Думаю, да. Он что, действительно хочет ехать в такую даль?
Кэти бросает на меня взгляд: дескать, можно было бы не задавать такого глупого вопроса.
– Конечно!
– Он тебе нравится?
– Ну, мама… – Она упирает руки в бока, как бы говоря: «Вот уж от тебя я этого не ожидала.»
Мне приходится поспешно ретироваться.
– Я имею в виду, он хороший? Он твой настоящий друг?
Здесь она позволяет себе легкое колебание.
– Ну как тебе сказать… Он нормальный. И хочет проводить меня… Черт! Батарейки у моего «вокмэна» совсем сели.
– Купим новые в аэропорту.
Кэти не отвечает и идет в соседнюю спальню Джоша. Я слышу, как там хлопают дверцы шкафа и стучат выдвигаемые ящики прикроватной тумбочки. Я заглядываю в комнату. Кэти стоит у какой-то коробки и держит в руках листок бумаги, похожий на письмо.
– Вот! Полюбуйся!
Я уже хочу укорить дочь за то, что она роется в чужих вещах, но что-то в выражении ее лица тревожит меня, и я беру листок из ее рук.
Передо мной почерк Морланда. Письмо адресовано Джошу и датировано июнем. Я не собиралась читать его, однако не могу оторваться. Из письма понятно, что оно не первое и что на предыдущие письма автор получал ответы.
– Ты знала? – спрашивает Кэти.
Я отрицательно качаю головой.
– Как он смеет? Панк несчастный! Я возвращаюсь к началу письма.
– Тебе нужно было сказать, чтобы он исчез из нашей жизни.
Я медленно складываю письмо.
– И это после того, как он так подло ушел! – Кэти всматривается в мое лицо и вздыхает. – Мам, да он ничтожество.
– Нет, ты ошибаешься.
– Вот так взять и уйти! – Но в голосе Кэти звучит обида, потому что она тоже любила Ричарда.
– Я говорила тебе, что это я попросила его уйти.
Видно, что дочь не хочет спорить со мной, но и не верит мне.
– На это были свои причины.
– Понимаю, – уже спокойнее говорит она.
– Ему было тяжело, – объясняю я, заталкивая письмо в коробку.
– Ах вот как? – язвительно восклицает Кэти.
И вот тут, глядя ей прямо в глаза, я говорю повзрослевшей дочери то, чего никогда не сказала бы раньше.
– Ричард пришел к выводу, что я помогла Гарри покончить с собой. Или хуже того, сама направила на него ружье.
– Почему?
– Он понял, что я лгала ему. Он выяснил, что в тот вечер я взяла ружье и ушла с ним к реке. До того, как раздался выстрел.
На лице у Кэти проступает понимание.
– Ему рассказал об этом Джош?
– Да. Но мальчика в этом винить нельзя.
– Мамочка, почему же ты мне не сказала?
«Потому что не хотела тебя расстраивать», – но вслух я этого не произношу. Просто пожимаю плечами.
Кэти внимательно смотрит мне в глаза, на лице у нее отражаются все испытываемые переживания. Потом она подходит ко мне и крепко обнимает.
– О, мамочка!
Несколько секунд мы стоим, тесно прижавшись друг к другу. Наконец Кэти отстраняется от меня.
– Ты не должна была так поступать с Ричардом.
– Все равно бы у нас ничего не получилось. Всплыло бы еще что-то. Нет. Нам нужно было расстаться.
– Но ты же можешь все рассказать ему. Почему бы тебе… – Кэти явно принимает какое-то серьезное решение. Наконец она произносит: – Почему бы тебе не намекнуть ему… ну, обо мне? Я не против. Если только ему.
Но я знаю, что в глубине души она боится этого.
– Это хорошая мысль, дорогая, но теперь уже поздно.
– Почему?
– Так уж получилось. Уже слишком поздно. – «Да и не поверит он теперь ничему», – думаю я про себя.
– Нет, я действительно не против. Если бы это помогло. – Судя по тону, она немного обиделась на то, что я отказалась от ее предложения.
– Дорогая моя… Нет. Это, правда, уже не нужно. – На этот раз я стараюсь, чтобы в моем голосе не было и тени сомнения.
На лице у Кэти появляется встревоженное выражение. Так происходит всегда, когда на поверхность всплывает наше прошлое горе. Кэти пока еще не в состоянии подавлять страшные воспоминания.
– Хватит об этом, дорогая, – быстро говорю я. – Давай завершать сборы, пока мы обе не сошли от них с ума.
В этот вечер Кэти не ложится допоздна. Я так толком и не знаю, в котором часу она выключила свет в своей спальне. Но утром ее было не поднять. Наконец она встает и целый час бесцельно слоняется по дому, прежде чем одеться. Затем, как будто намереваясь довести меня до белого каления, объявляет, что потеряла свой билет. Когда наконец мы выезжаем на шоссе – я, Джош, Кэти, Бифф и авиабилет – то отстаем от графика уже на полчаса, и я несусь вперед, стиснув зубы от напряжения.
В конечном счете мы нагоняем время, напряжение спадает, и я уже в состоянии воспринимать шутки детей. В аэропорту я веду себя образцово, говорю не очень много, только необходимые в такие минуты слова. Мне очень жалко Биффа. Кэти посылает его опустить в ящик письмо, а когда он запыхавшись возвращается, лишь коротко бросает «Пока!» и одаривает его отвлеченным взглядом, которым уставшие звезды удостаивают своих несколько надоевших поклонников. Мы с Джошем получаем улыбки и мимолетные объятия.
Я машу Кэти вслед. Я рада за нее. На обратном пути у меня нет настроения говорить и я довольна, что мальчики оживленно обсуждают спортивные дела, не обращая на меня особого внимания.
У меня остается всего один день для того, чтобы собрать Джоша в школу. И вот я в панике разыскиваю его куда-то запропастившиеся школьные и спортивные принадлежности и обувь, которая вдруг оказывается тесной. Мы сидим с Джошем у его чемодана и ставим галочки в списке вещей, которые необходимо собрать. Джош делает замечания по поводу ненужных ему рубашек и кроссовок, а я удивляюсь уверенности, которая появилась в нем за это лето.
