роятся мысли о Доусоне и лодках. Он, наверное, и плоскодонку забрал из яхт-клуба в полицию. Интересно, что он рассчитывает обнаружить на ней? Ведь она отремонтирована и места ударов о траулер закрашены.
А что он хочет найти на «Зодиаке»? Я вспоминаю, как отскребала ее от грязи у пристани, как стояла на бетонной площадке перед гаражом и наблюдала за Морисом, который тщательно мыл ее горячей водой с порошком.
Невольно перед глазами всплывает картина: поскользнувшись на кроваво-иловой смеси, я выбираюсь из лодки, а вдалеке, в доме, рыдает Кэти.
– При сложившихся обстоятельствах, которые попечители согласились признать исключительными, они готовы согласиться на сделанное вами предложение.
Теперь очередь Тима Шварца читать по бумажке, что он и делает.
– Алло, – говорит он, поскольку я не реагирую. – Вы слышите?
– Да, слышу.
– Но они спрашивают, нельзя ли увеличить первую сумму? – В его голосе явное неудовольствие от того, что ему приходится сообщать мне это известие.
Звонок Шварца застал меня на кухне. Я подхожу к стойке и подтягиваю себе стул.
– Мне будет трудно сделать это.
– Может, вы могли бы тогда предложить нам график выплат?
– Ну…
– Хотя бы примерный.
– Я должна подумать.
Пауза.
– Это сложно для вас?
Я слышу звук открывающейся двери и поворачиваюсь. Это Кэти. Она проплывает мимо меня в сторону холодильника.
– Могу я заехать к вам в ближайшее время? – спрашиваю я. – Просто сейчас я очень занята.
– Ах, да, понятно. Хорошо, давайте встретимся, когда у вас будет время.
– Я постараюсь…
– Простите, миссис Ричмонд, в вашем голосе я улавливаю нотки сомнения. Ваши планы не изменились?
Кэти стоит у открытого холодильника и достает что-то с нижней полки.
– Нет, нет, что вы! Нисколько. Просто сейчас у меня очень трудно со временем.
– Я не собираюсь давить на вас, но хотел бы знать конкретно, когда мы можем встретиться.
– Хм… На следующей неделе?
Кэти достает из холодильника кока-колу, минеральную воду и фрукты. Прижимая все это к груди, ловко закрывает ногой дверь холодильника. Когда она поворачивается и идет через кухню обратно, я замечаю, что во рту у нее кусок пирожного со взбитыми сливками.
– Значит, я могу позвонить вам в понедельник? – спрашивает Шварц. – Да, и еще…
Какое-то глухое восклицание. Кэти остановилась посреди кухни и беспомощно смотрит, как кусок пирожного ползет вниз у нее по груди, оставляя на футболке жирный след. Наконец он шлепается на пол.
– Попечители просили меня передать вам соболезнования, – добавляет Тим, – по поводу гибели вашего мужа.
Кэти с неудовольствием оглядывает свою футболку и нахмуривается. Но буквально через секунду поворачивается ко мне с озорным смешком в глазах.
– Простите? – возвращаюсь я к разговору со Шварцем.
– Попечители. Они шлют вам соболезнования. На верхней губе у Кэти остаются усики из крема.
Я беззвучно смеюсь и с трудом произношу.
– Да, спасибо. – Я чувствую, что мои паузы приводят Шварца в некоторое смятение. Видимо, он полагает, будто я еле сдерживаю слезы, и торопливо бормочет что-то насчет того, что может позвонить и в среду, если мне так удобнее.
Положив трубку, я взрываюсь смехом. И, подойдя к Кэти, обнимаю ее. Она утыкается мне в шею.
Кэти! Моя девочка, моя родная!
Я отстраняюсь от дочери и заглядываю ей в глаза. Чувствуется, что внутри нее происходит какая-то борьба.
– Когда приезжают из полиции… мне становится страшно. – Несколько секунд я молчу.
– Да, – тихо говорю я, – и мне тоже.
Мы снова приникаем друг к другу и стоим, словно два усталых бойца, которые получили передышку между схватками.
– Поднимайся, поднимайся! – кричит сверху Джек.
Перспектива посетить Джека в его спальне меня не очень привлекает, но поскольку он предупредил, что может принять меня только рано утром, выбора не остается. Поднимаясь по ступеням, я думаю о том, сколько же женщин всходили наверх по этой лестнице. За надеждой? За любовью? За счастьем? Неужели хоть кто-то из них воображал, что сможет в конце концов заарканить Джека?
Спальня у него очень просторная: широкая кровать, а над ней большая гравюра в восточном стиле – что-то эротическое, хотя я и не приглядываюсь. У кровати стоит тумбочка. По стенам – встроенные шкафы.
– Я здесь.
Джека я обнаруживаю у двери в ванную, отделанную красной и синей плиткой. Джек чмокает меня через пену от крема для бритья. На нем распахнутая на груди полосатая пижама.
– Еще раз поздравляю, – говорю я. Джек расплывается в улыбке.
– Все еще впереди. Мне нужно выиграть для этого место в парламенте. – Он отворачивается к зеркалу, поднимает подбородок и начинает водить по нему бритвой. – Итак? – полуобернувшись ко мне, спрашивает Джек.
– Итак… – Я глубоко вдыхаю носом воздух и решительно произношу:
– Мне нужны деньги.
Джек споласкивает бритву под струей воды и, прищурившись на себя в зеркало, вновь проводит бритвой по подбородку.
– Скажи, – произносит он с некоторым нажимом, – нам нужно начинать наш прошлый разговор сначала?
– Нет, – твердо отвечаю я, – нет.
– Хорошо, – хмыкает Джек, – хорошо. Зачем тебе деньги на этот раз?
– Они нужны лично мне.
Он бросает на меня взгляд в зеркало.
– А что говорит Гиллеспи? Он тоже считает, что тебе нужны деньги?
Я нервничаю, и внутри у меня возникает неприятная дрожь.
– С ним я этого не обсуждала.
– Значит, нам нужно повторять наш прошлый разговор, – констатирует Джек с плохо скрываемым раздражением.
– Я прошу тебя как друга, Джек.
– А я отказываю тебе как другу, Эллен.
В груди у меня вскипает чувство, близкое к злобе.
– Джек… Я думаю, на нас всех лежит ответственность за деньги благотворительного фонда. И обязанность разрешить этот вопрос.
– Обязанность! – восклицает Джек. Бритва останавливается у него в руке. – Ты не иначе как шутишь! – Его глаза в зеркале упираются в мои.
Я знаю, что если захочу чего-то добиться от Джека, то должна избегать его взгляда. Смотрю на плитки справа от него и осторожно говорю:
– Понимаешь, мне кажется, что все проблемы у Гарри начались в связи с «Эйнсвиком». Если бы с
