роде я даже была довольна этим. Поход на яхте обычно бодрил Гарри, заставлял его забывать о житейских проблемах. А это плавание было особое – достаточно дальнее и сложное. Я думала, что оно сможет вернуть ему чувство уверенности, поднимет в собственных глазах. Но погода была ужасная – дождь и сильный ветер. И это пугало меня. Да еще ночь.
Я делаю паузу и смотрю вперед через лобовое стекло. Морланд следит за моим взглядом. Сумерки сгущаются, море уже почти черное.
– Допоздна я прислушивалась к сводкам погоды, – продолжаю я и вижу, что Морланд вновь поворачивается ко мне. – Окна я оставила открытыми, все слушала шум ветра. К ночи он затих, и я вздохнула с облегчением. Представила себе, что Гарри уже где-то в устье реки. И с более легким сердцем отправилась спать. Потом… Где-то в десять минут двенадцатого… В общем, сразу после одиннадцати я услышала… выстрел. Из ружья. Такие выстрелы часто раздаются в окрестностях Пеннигейта, когда начинается охота на фазанов. И еще я поняла… Не знаю почему… Что это был Гарри. Я просто почувствовала это.
Ветер усиливается, и я слегка поворачиваю лицо к окну. Морланд наклоняется вперед и продолжает внимательно смотреть на меня.
– Я быстро проехала к пристани на машине и на этот раз увидела на реке огонек. Это могла быть только «Минерва». Она стояла на своем обычном месте. И тогда я отправилась к ней. Чтобы посмотреть… – Я опускаю голову и, упреждая незаданный Морландом вопрос, поясняю: – Отправилась на плоскодонке. Потому что у пристани стояла только она. Я не знала, как опустить подвесной мотор в воду. И если бы даже сделала это, то все равно не умела его заводить. И тогда стала работать веслом, как на каноэ, зная, что в это время течение мне поможет. Я чуть было не промахнулась и не проплыла мимо яхты. Поняв, что меня несет мимо, начала грести, как сумасшедшая. В конце концов мне удалось ухватиться за трос нашего «Зодиака», стоявшего возле «Минервы», и подтянуть плоскодонку к яхте.
Картина встает перед моими глазами во всех красках. Меня охватывает ужас той ночи.
– Он был… мертв.
Морланд кивает, как будто именно это он и ожидал услышать.
– Сомнений не было, – перехожу я на шепот, – он был мертв. Я проверила пульс и все такое. У него… – Воспоминания наваливаются на меня, мой голос прерывается. – У него были открыты глаза.
Он снова кивает.
– Возле него лежало ружье, – тихо произношу я. На несколько секунд я замолкаю, потом продолжаю чуть окрепшим голосом: – Я долго сидела рядом с Гарри. Не знаю, час или больше. Да, я покрыла его морской картой. Ничего другого не смогла найти. Карта была большая… – Мне трудно говорить. Я делаю резкое движение головой и замолкаю. До сих пор я ясно вижу кровь. Удивительно яркий красный цвет. Вижу, как она блестит на свету. Широко раскрытый рот Гарри, как будто он только что начал зевок. – И вот я сидела рядом с ним…
Сидела и рыдала. Но я не говорю об этом. Рыдала и стонала до тех пор, пока не охрипла. До тех пор, пока не поняла бессмысленность своих рыданий.
– Я испытывала ужас и одновременно злость, – тихо рассказываю я. – Все вспоминала события последних дней и не могла понять, почему он так… Почему он мне ничего не сказал…
Морланд протягивает руку и кладет на мою ладонь.
– Самое страшное то, что он мне никогда ничего не говорил.
Воспоминания захлестывают меня. Я снова думаю о том, что так разъярило меня, когда я привязала плоскодонку к поручням яхты и вскарабкалась на палубу «Минервы». Отнюдь не то, что Гарри не рассказал мне о своих проблемах, я и не ожидала этого от него. Я была в ярости от того, что он столь нагло предал и меня, и Кэти. И что к своему предательству шел так долго.
Теплая рука Морланда сжимает мою ладонь.
– Я поняла тогда, почему он сделал это, – произношу я со вздохом. – Единственное, что могло заставить его совершить такой поступок, – это…
Ричард убирает свою руку и внимательно слушает. Последние отблески солнца бросают тени на его лицо.
– Я думаю, в те дни вот-вот должно было вскрыться дело с благотворительными деньгами. Видимо, люди из фонда уже прижали Гарри, и он не мог перенести мысли о позоре. – Я смотрю на плывущий далеко в открытом море корабль и его мерцающие в сгущающейся темноте огоньки. – Кроме того, у него были долги. Сложности с бизнесом. И… – я спотыкаюсь, – …другие проблемы. Но главное, что его терзало – это мысль о скандале. Уверена в этом.
Несколько секунд я молчу.
– И что же произошло дальше? – тихо спрашивает Морланд.
– Дальше?
– На «Минерве», – мягко подсказывает он. – Что произошло там?
– О… – Я возвращаюсь к своему повествованию. – Я сидела и думала. О том, как это все ужасно и одновременно бессмысленно. Да, бессмысленно. А потом… Потом подумала о детях. – Я бросаю взгляд на Морланда, у которого детей нет, и вдруг с опаской думаю, а что, если он меня не поймет. – О том, что будет с ними после произошедшего. Какой отпечаток на их жизнях оставит самоубийство отца. О том, что люди всегда будут шептаться за их спинами. О том, что Кэти и Джош станут… мечеными. И что им никогда не освободиться от этого пятна. И меня охватила злость… Злость на Гарри за то, что он оказался таким эгоистом. Я понимаю, что это не делает мне чести. Понимаю, что должна была чувствовать нечто другое. Но я ничего не могла с собой поделать. Я была просто зла.
– Это естественно, – ровным голосом говорит Морланд, – я уверен, что естественно.
– Особенно разозлила меня бессмысленность этого поступка Гарри.
Здесь начинается самая трудная часть. Именно в этой части своей истории я могу совершить принципиальную ошибку.
– Ведь самоубийством он ничего не искупал. Напротив, лишь усиливал обвинения в свой адрес в том случае, если бы дело о мошенничестве с благотворительными деньгами выплыло наружу. Представляешь, что бы это значило для детей? Эта мысль была для меня непереносима. Мысль о страшном позоре, который ляжет на два существа, меньше других заслуживающих его. И меньше других способных его вынести. Я понимаю, что в конце своей жизни Гарри был болен и предъявлять к нему какие-то претензии отчасти и несправедливо, но он должен был подумать об этом. Он должен был подумать о детях. А поскольку он не сделал этого, то думать о них должна была я. – Я чувствую, что Морланда очень интересует то, что произошло дальше. – И вот я сидела и думала об их будущем, – торопливо продолжаю я, – о том, что должна сделать все, чтобы избавить их от этого позора… О том, что впереди у них целая жизнь… Теперь, когда Гарри был мертв, они оставались для меня самым важным делом, самой большой ответственностью.
Я бросаю взгляд на Ричарда и мне кажется, что в его глазах проблескивают искорки некоторого недоверия к моим словам, но тут же лицо его освещается понимающей улыбкой, и я чувствую, что он пока на моей стороне.
Холодный ветер дует мне в шею, и я поднимаю боковое стекло почти до самого верха. Шуршание гальки и рокот волн становятся неслышными, их место занимает затянувшаяся пауза.
– В конце концов я пришла к мысли о том, что должен быть какой-то конкретный способ защитить их. По-моему, на эту мысль я натолкнулась, думая о благотворительных деньгах. Воображая, что каким-то образом можно уговорить попечителей фонда закрыть глаза на это дело. Например, предложив вернуть им пропавшую сумму в обмен на обещание никогда не разглашать его обстоятельства. У Гарри денег не было. И я это знала, но полагала, что смогу где-нибудь одолжить приличную сумму. Или что-нибудь продать. Наконец, воспользоваться страховкой Гарри… – горько усмехаюсь я, – он ведь застраховал свою жизнь. Я не знала точно, на какую сумму, но не меньше, чем тысяч на двести. Этого было бы достаточно, чтобы расплатиться с благотворительным фондом… И тут меня как током ударило… Я же никогда не получу денег по его страховке! Ведь страховые возмещения по самоубийствам не выплачиваются! Разве не так? – саркастически смеюсь я, и этот смех неприятно отдается у меня в ушах. – Боже! Я сидела совсем ошарашенная. Даже по страховке – ничего! Я почувствовала, что не только для Гарри, но и для меня жизнь кончена. Видимо, я находилась в шоке. Скорее всего, так и было, иначе никогда не решилась бы на то, что сделала. Я не смогла бы даже подумать об этом. – Я устало откидываю голову на подголовник кресла и
