— Это всего лишь догадки.
— Разумеется. И насколько они верны?
Прайам не собирался признаваться в своем любопытстве. Я указал ему на то, что, если я буду точно знать, что было на кассете, пропавшей из «Стекла Логана», то это к его же выгоде.
Прайам поверил мне на слово и расслабился было, но я тут же вновь выбил его из колеи, спросив, кто был тот человек, которому он, Прайам, сообщил в тот же вечер или на следующее утро, что кассета, которую он привез в Бродвей, не имела никакого отношения к античному ожерелью.
Лицо Прайама окаменело. Он явно не горел желанием отвечать на этот вопрос.
Я без нажима спросил:
— Роза Пэйн, что ли?
Он упрямо молчал.
— Если вы скажете, кто это был, — продолжал я все тем же небрежным тоном, — мы сможем унять слухи о том, что вы подменили кассеты.
— Правда еще никому не вредила! — возразил Прайам. Но он, конечно, был не прав: правда еще как может повредить, и к тому же правде далеко не всегда верят.
— Так кто же? — повторил я. Возможно, именно мое кажущееся равнодушие в конце концов заставило Прайама расколоться.
— Когда Мартин погиб, — сказал Прайам, — я привез его вещи сюда, а потом, поскольку моя машина была в ремонте — помните, шины… э-э… полетели…
Я внимательно слушал и кивал.
Ободрившись, Прайам продолжал:
— Ну вот, Бомбошка сказала, что я могу взять машину Мартина — ну, она тогда согласилась бы на что угодно, она была совершенно не в себе, — поэтому я съездил на машине Мартина к себе домой, потом обратно в Бродвей с сумкой Бакстера и вашим плащом, а потом снова поехал домой. А утром, когда я вернулся с тренировки после того, как отработал с первой группой, мне позвонили. Это был Эдди Пэйн… — Прайам ненадолго осекся, но, видимо, таки решился рассказать все до конца. — Ну вот… Эдди спросил, уверен ли я, что кассета, которую я привез обратно в ваш магазин, — та самая, которую он отдал вам в Челтнеме. Я сказал, что кассета точно та самая, и все. Он повесил трубку.
На этом рассказ Прайама закончился. Он единым духом допил виски, и я подлил ему еще, покрепче, чтобы подбодрить беднягу после исповеди.
Эдди тоже ходил исповедоваться. Эдди не решился прийти на похороны Мартина. Эдди боится своей дочери Розы и надел черную маску, чтобы наломать мне бока. Кто знает, если бы не Том с его доберманами, возможно, Эдди пришлось бы исповедоваться в куда более тяжких грехах.
Раз ответ на мой простейший вопрос отнял у Прайама столько сил, значит, возможно, он видит какие-то вытекающие отсюда последствия, которых я не вижу?
Мог ли сам Прайам быть черной маской номер четыре? Тем самым икс-фактором?
Вероятно, Эд Пэйн сказал Розе, что кассета, похищенная из «Стекла Логана» в канун Нового года, имеет отношение к ожерелью. Это не значит, что Роза ему поверила. Роза знала, что такое ожерелье существует, но не отдавала себе отчета, что кассета сама по себе стоит не так уж много, и уж, во всяком случае, никак не миллион. А потому сочла, что дело стоит того, чтобы усыпить циклопропаном всех обитателей дома Бомбошки и украсть оттуда все видеокассеты.
Я был уверен, что человек, который выскочил из-за двери и стукнул меня по голове баллончиком, был мужчиной. Но теперь я понял, что это вполне могла быть и сама Роза. Роза женщина ловкая, сильная и решительная, и, уж наверно, она не остановилась бы перед тем, чтобы напасть на мужчину. Это я знал наверняка.
Я задумчиво спросил у Прайама, словно бы забыл, что уже задавал этот вопрос:
— Вы хорошо знаете Розу Пэйн?
— Я ее не знаю! — немедленно ответил он, но тут же поправился: — Ну, точнее, видел ее пару раз…
— А как вы думаете, хорошо ли она знает Адама Форса? И как вам кажется — хватило бы доктору Форсу глупости снабдить ее баллончиком газа из частной клиники, где он работает?
Прайам был так ошеломлен, словно я пырнул его мечом, но, к сожалению (к моему сожалению), он не проявил никаких признаков вины. Прайам не чувствовал себя виноватым — почти никто не чувствовал себя виноватым.
Бомбошкин «ужин» оказался обычным семейным ужином. Прайам был разочарован. Он предпочел бы торжественный обед. Но мы попросту расселись на кухне за большим обеденным столом: Мэриголд, Уортингтон, ребята, Бомбошка, я и сам Прайам. Я исполнял также обязанности официанта. Дэниэл, старший из детей, помогал мне убирать грязную посуду.
Когда я подал на стол очередное блюдо, Дэниэл преградил мне путь и спросил:
— Джерард, кто такой Виктор?
Я сразу понял, что к чему.
— Это мальчик. Расскажи, что ты о нем слышал.
— На тех же условиях? — уточнил Дэниэл. — Сокровища будут?
— Нет, конечно! — одернула его Бомбошка. — Это была просто игра.
— Игра, игра, — сказал я. — И сейчас тоже. Правила прежние.
Я порылся в карманах и нашел несколько мелких монеток. Даже удивительно, что у меня осталась мелочь — в тот раз ребята все выгребли.
— Ну, так что там с Виктором? — спросил я, выкладывая на стол денежку.
— Это две вещи! — предупредил Дэниэл. Я добавил вторую.
— Чему вы детей учите! — возмутилась Мэриголд.
В принципе она была права, но Дэниэл неожиданно возразил:
— А Джерард говорил Уортингтону и одному его другу, что за все надо платить!
Недовольство Мэриголд обратилось на шофера. Но Дэниэлу было не до бабушки. Он стоял и терпеливо ждал, пока я буду готов его выслушать.
— Рассказывай, — сказал я. — Вот тебе два золотых. И берегись, если твои сведения не стоят этих денег!
Я состроил жуткую гримасу. Дэниэл накрыл монеты пухлой ладошкой и сказал:
— Он хочет открыть вам тайну.
Прочие взрослые расхохотались, но я принял это всерьез.
— Когда он это сказал?
Дэниэл проворно сцапал один из «золотых». Вот же корыстный чертенок!
— Он звонил сюда, — продолжал Дэниэл. — Мама была на улице, в саду, и трубку снял я. Он сказал, что его зовут Виктор. Я сказал, что позову маму, но он не хотел говорить ни с кем, кроме вас. Вас не было, но я сказал, что вы приедете ужинать, и он сказал, что позвонит попозже, если получится.
Рука Дэниэла выжидающе зависла над второй монетой. Я философски кивнул, и монета исчезла в мгновение ока.
— Ужас какой! — сурово выговорила мне Мэриголд. — Вы портите мне внука!
— Это всего лишь игра, — повторил я. Да, вполне подходящая игра для мальчишки. Дэниэл хорошо потрудился.
Ужин завершился в половине восьмого — за полчаса до того, как младшим детям пришла пора ложиться спать. В Мэриголд снова пробудилась ее неуемная энергия. Она простила Дэниэла, обняла его на ночь, окутав мальчика полами своего халата, попила кофейку, хлебнула «Гран-Марнье», поболтала по телефону с Кеннетом Трабшоу насчет спонсорства золотых призов и наконец выплыла к своему «Роллс- Ройсу», окутанная клубами благодушия, и позволила Уортингтону водворить себя на заднее сиденье и увезти домой.
Прайам Джоунз явно чувствовал, что его обошли вниманием. Благодаря Бомбошку за гостеприимство, он дал ей понять, что человек, подобный ему, — известный тренер и к тому же бывший наниматель ее мужа, — мог бы рассчитывать на большее. Со мною он попрощался еще холоднее — едва кивнул на прощание — и рванул машину с места, не щадя своих новых шин. «Бедняга! — подумал я. — Тяжело,
