Я принялся отдирать скотч с глаз, стараясь делать это как можно осторожнее. Дело было непростое: скотч снялся вместе с прилипшими к нему ресницами, и прошло несколько минут, прежде чем отвыкшие от света глаза Гикори вновь обрели способность видеть и он уставился на меня.
— Сейчас я сниму скотч с вашего рта, — сказал я.
Гикори кивнул.
Один из молодых полицейских протянул руку через мое плечо и бесцеремонно содрал скотч одним рывком. Гикори взвыл — и уже не умолкал. Он тут же принялся требовать, чтобы полицейский освободил ему руки, да побыстрее.
Я ненадолго оставил их и принес с полки коробку с аптечкой, чтобы перевязать ухо Гикори. После долгих споров санитары со «Скорой» и полицейские наконец решили, что Гикори надо везти в больницу вместе с Эдди. Эдди был в глубоком шоке. Кожа у него на руках уже начала облезать.
Кэтрин стояла у распахнутой дверцы «Скорой» и наблюдала, как Эдди сажают в машину, чтобы оказать первую помощь.
Я рассказал ей еще кое-что из того, что ей следовало знать, — в частности, дополнительные соображения насчет Номера Четвертого, которые пришли мне в голову сегодня. Утром я ей этого рассказать не успел.
Кэтрин задумчиво сказала:
— Вон наш старший полицейский офицер — видишь, тот мужчина, который стоит возле Пола. Поговори лучше с ним. Мне надо в участок. Я вернусь, когда смогу.
Она провела меня через мастерскую и представила старшему полицейскому офицеру как владельца этого заведения, что не прибавило мне веса в его глазах. Я пожал руку старшему полицейскому офицеру западномерсийской полиции Шепеду.
Для начала он недоверчиво и неодобрительно воззрился на мою майку, теперь уже далеко не белую и не чистую. Оценил обугленный лоскут, свисавший на том месте, куда меня ткнула Роза. Обратил внимание на то, что кожа под лоскутом покраснела, и спросил, не болит ли. Я устало ответил, что да, болит, но мне случалось обжигаться и похуже, так что я предпочитаю не обращать на это внимания. Правда, сказал я себе, до сих пор я всегда обжигался сам.
Я оглянулся на одеяло, под которым лежал Зануда Пол, суматошный полисмен, который отечески заботился о безопасности Кэтрин на жестоких улицах.
— Он был хорошим полисменом, — сказал я. Мы почтительно помолчали, после чего старший полицейский офицер сказал, что тот, кто совершил это, должен предстать перед судом. Он потребовал, чтобы я немедленно проехал с ним в полицейский участок для дачи показаний, которые будут записаны на видеокамеру и зафиксированы письменно. Он рассудительно разрешил мне прикрыть обожженный бок повязкой и надеть рубашку и затем скрепя сердце позволил накинуть на плечи пальто, чтобы не замерзнуть на улице.
Пока я, пользуясь его милостивым разрешением, надевал пальто, прибыл Джордж Лоусон-Янг. В его присутствии всеобщая подозрительность как по волшебству сменилась трезвостью и рассудительностью. Лоусон-Янг был из тех респектабельных личностей, к которым люди, облеченные властью, испытывают инстинктивное уважение и доверие. Поэтому, когда профессор приветствовал меня как старого знакомого и заговорил со мной весьма почтительно, мой статус в глазах старшего полицейского офицера Шепеда начал медленно, но верно подниматься. Пожалуй, теперь он даже был готов поверить моим словам.
Лоусон-Янг спросил — таким тоном, словно заранее рассчитывал на утвердительный ответ:
— Ну что, удалось вам выяснить, кто был последний из тех четверых громил, которые напали на вас здесь, перед магазином, две недели тому назад?
— Удалось.
Разумеется, профессор знал ответ заранее, потому что я сам сказал ему это утром по телефону. Я воспользовался его методом, чтобы отделить правду от лжи, и тщательно исследовал весь лабиринт. Но тем не менее имя Четвертого не могло не вызвать замешательства.
Профессор, высокий, аккуратный и близорукий, неторопливо и внимательно изучил повреждения на самом знакомом из обращенных к нему лиц. Никто не пытался торопить его, даже Шепед.
Кровотечение Адама Форса успело из Ниагарского водопада превратиться в скромный ручеек. Форс рассеянно забрел в мастерскую и теперь стоял рядом с Гикори, глядя на него сверху вниз. Гикори скорчился, баюкая свое изуродованное ухо.
Когда Форс увидел профессора, у него сделался такой вид, точно он предпочел бы скорее раствориться в воздухе, нежели находиться в одном помещении со своим бывшим боссом. А Джордж, обычно человек более чем снисходительный, смерил Форса совершенно убийственным взглядом, в котором не было ни капли жалости к этому специалисту по предательствам.
Один из полицейских в белых комбинезонах спросил у доктора Форса его имя и адрес, другой сфотографировал его. Форс вздрогнул от вспышки. Сейчас, со струйкой крови, сползающей по щеке ему в бороду, он был совсем не похож на того уверенного врача, с которым я впервые познакомился в Линтоне.
«Был Форс, да весь вышел», — ехидно подумал я.
Фотограф продолжал фотографировать место преступления, повинуясь указаниям полицейского офицера. Они не пропускали ни единой детали. Зануда Пол остался бы доволен…
Джордж Лоусон-Янг сказал, что он мой должник на ближайшее тысячелетие. И именно он по порядку рассказал старшему полицейскому офицеру всю историю данных, похищенных из его лаборатории и стоивших мне стольких неприятностей и страданий.
Лоусон-Янг добросовестно называл все имена, ждал, пока полицейский их запишет, время от времени обращался ко мне за уточнениями и мало-помалу распутывал хитросплетения событий последнего месяца.
— Адам Форс, — сказал он, указав на краснобородого доктора, — работал на меня, но сбежал из нашей лаборатории и похитил результаты исследований в области борьбы против рака, которые, возможно, стоят миллионы фунтов и, несомненно, принесут большое благо всему миру.
Я заметил, что у Шепеда возникли сомнения, но я кивнул, подтверждая слова профессора, и полицейский снова обратился в слух.
— Мы знали, — продолжал Лоусон-Янг, — что он похитил эти данные, записал их на видеокассету и уничтожил все остальные записи об этих исследованиях. Разумеется, мы искали их повсюду и даже обратились в частное сыскное агентство, поскольку полиция не проявила особого интереса к этому делу.
Шепед и глазом не моргнул. Но слушал по-прежнему очень внимательно.
— Все поиски оказались напрасными. Мы не предполагали, что Форс может доверить кассету жокею. Доктор Форс передал ее Мартину Стакли, но Стакли счел за лучшее отдать ее своему другу — присутствующему здесь Джерарду Логану, — чтобы она не попалась в руки его детишкам. Как вам, возможно, известно, Мартин Стакли погиб на скачках в Челтнеме в канун Нового года. Но к тому времени кассета уже начала свой извилистый путь. Адам Форс попытался выкрасть ее. Ради этого были похищены все кассеты, что находились здесь, в доме Джерарда и в доме Мартина Стакли.
— Было ли заявлено в полицию об этих кражах? — осведомился Шепед.
— Было, было, — сказал я. — Но кража нескольких видеокассет без всякой видимой причины — это не то преступление, из-за которого полиция засуетится так, как сегодня.
— Хм… — отозвался полицейский, прекрасно зная, что это чистая правда.
— Один из ваших людей появился здесь на следующее утро, — продолжал я, — но проявил куда больше интереса к похищенным деньгам, чем к пропавшей кассете.
— А Адам Форс еще и деньги украл? — оживился полицейский, взглянув на доктора.
— Украл, — подтвердил я, — но, думаю, это он сделал случайно, просто потому, что деньги подвернулись под руку. Возможно, он хотел таким образом сбить с толку следствие, отвлечь внимание от пропавшей кассеты.
Доктор Форс слушал бесстрастно, его окровавленное лицо не отражало никаких чувств.
— Как бы то ни было, — продолжал профессор, которому явно не понравилось, что его перебили, — вышло так, что в результате всех этих краж им так и не удалось вернуть себе кассету.
