Первым являлись выписки из банковского счета. Стало ясно, что у матери два банковских счета: один для тренерского бизнеса, второй — для личного пользования. Судя по этим выпискам, мать еженедельно снимала с личного счета по две тысячи фунтов наличными. В принципе, ничего подозрительного в том не было — многие люди, связанные со скачками, предпочитают иметь дело с наличными, в особенности когда хотят делать ставки напрямую. Но второй листок бумаги помог прояснить ситуацию. Это была написанная от руки крупными печатными буквами записка на листке, вырванном из блокнота, где страницы скреплялись проволокой. Записка была вложена в конверт, адресованный матери. И содержание ее было ясно и не оставляло ни малейших сомнений:
«ЗАДЕРЖКА С ПЛАТОЙ. ЕЩЕ РАЗ ТАКАЯ ЗАДЕРЖКА, И ПЛАТА ВОЗРАСТЕТ ДО ТРЕХ ТЫСЯЧ. ЕСЛИ НЕ ЗАПЛАТИШЬ, ПАКЕТ ИЗВЕСТНОГО ТЕБЕ СОДЕРЖАНИЯ БУДЕТ ПЕРЕДАН ВЛАСТЯМ»
Ясно и просто. Чистой воды шантаж.
Стало быть, «бесконечные отступления», о которых говорил отчим, были не что иное, как невозможность еженедельно выдавать шантажисту по две тысячи фунтов. В год набегало больше ста тысяч фунтов чистыми безналоговыми наличными. Неплохой доход. Неудивительно, что они не могут позволить себе новенький «БМВ».
— Ты что здесь делаешь, черт побери?
Я так и подпрыгнул.
В дверях стояла мать. Я не слышал, как она спустилась на первый этаж. Был настолько поглощен чтением, что не осознал, что крики и споры у меня над головой прекратились. А записка шантажиста оставалась у меня в руке, так что теперь не отвертеться.
Я смотрел на нее. Она смотрела на мою руку и зажатую в ней бумажку.
— О господи! — произнесла она это почти шепотом, и еще я заметил: ноги у нее подкосились.
Я торопливо шагнул к ней, но не успел подхватить — так быстро она упала. Наверное, не смог бы, даже если б мы стояли рядом.
К счастью, упала она почти вертикально, на подогнувшихся ногах, не на живот и не на спину, а потому голова ее мягко опустилась на покрытый ковром пол. Но она потеряла сознание.
Я решил оставить ее как есть, лишь слегка выпрямил ноги. Знал: мне все равно ее не поднять. Затем с большим трудом опустился на колени и подложил ей под голову маленькую подушечку.
Она начала приходить в себя. Открыла глаза — они непонимающе смотрели на меня.
А потом вдруг все вспомнила.
— Все хорошо, — сказал я, чтоб успокоить ее.
Впервые за все время, что я помню, мать была явно напугана. Вернее, боялась просто до безумия — глаза дико расширены, на лбу проступили мелкие капельки пота.
— Ты полежи, — сказал я. — Сейчас сбегаю, принесу тебе воды.
Я вышел в кухню налить стакан воды. И пока тонкая струйка бежала из-под крана, аккуратно положил записку от шантажиста обратно в конверт и убрал его в карман вместе с выписками из частного банковского счета. Вернувшись, я увидел в кабинете отчима, он стоял на коленях рядом с женой, бережно держа в ладонях ее голову.
— Что ты с ней сделал? — гневно спросил он.
— Ничего, — спокойно ответил я. — Она просто потеряла сознание.
— Почему? — озабоченно спросил он.
Я хотел придумать какое-то псевдонаучное объяснение, ну, к примеру, что кровь плохо поступала в мозг, но затем отказался от этой идеи.
— Дерек, он знает, — все еще лежа на полу, пробормотала мать.
— Знает что? — нервно спросил он.
— Все, — ответила она.
— Быть этого не может!
— Всего я, конечно, не знаю, — сказал я ему. — Но одно знаю точно: вы стали жертвами шантажа.
Для того чтоб привести в чувство их обоих, понадобился бренди, не вода, и я тоже отхлебнул чуток.
Мы сидели в гостиной, в глубоких обитых ситцем креслах с высокими спинками. Лицо матери было бледно и почти сливалось по цвету с бледно-кремовыми стенами за спиной, а руки тряслись, и о края бокала, из которого она пила, стучали зубы.
Дерек, отчим, сидел, плотно сжав губы, на краешке кресла и отпил глоток «Реми Мартин» с таким видом, точно этот напиток давно вышел из моды и вызывал у него отвращение.
— Расскажите мне все, — попросил я, наверное, уже в двадцатый раз.
И снова ответа от них не последовало.
— Не хотите говорить мне, ладно, — сказал я. — В таком случае мне остается только обратиться в полицию, сообщить о факте шантажа.
На секунду показалось — мать снова потеряет сознание.
— Нет, — пробормотала она, едва шевеля губами. — Пожалуйста, не надо.
— Тогда объясни мне, почему не надо, — сказал я. Каким четким и звучным показался свой голос в сравнении с полушепотом матери.
Снова вспомнились слова чернокожего сержанта моего подразделения в Сэндхерсте: «Команды следует подавать соответствующим тоном. Половина сражения выиграна, если ваши люди верят, что вы знаете, что делать. Даже если на самом деле этого не знаете, просто громкий решительный тон вселяет в них уверенность».
Сейчас я
— Потому что тогда твоя мать отправится в тюрьму, — тихо произнес Дерек.
«Должно быть, бренди ударил мне в голову», — подумал я.
— Не говори глупостей, — сказал я.
— Это не глупости, — ответил он. — Отправится. И, возможно, я тоже, как ее сообщник.
— Сообщник в чем? — спросил я. — Вы что, кого-то убили?
— Нет, — он выдавил улыбку. — До этого еще не дошло.
— Тогда за что?
— Налоги, — ответил он. — За неуплату налогов.
Я взглянул на мать.
Теперь у нее дрожали не только руки, все тело, и она плакала — открыто, никого не стесняясь. Прежде мне никогда не доводилось видеть ее плачущей. И уж определенно, сейчас она совсем не походила на женщину, которой гордилась вся деревня. Она была лишь тенью, жалким подобием того человека, которому всего лишь месяц назад вручали Национальную премию «Женщина года» и показывали церемонию по телевизору. И еще она сразу стала выглядеть гораздо старше своих шестидесяти лет.
— Ну и что будем делать? — командным тоном осведомился я.
— Что значит — что? — спросил Дерек.
— Вы же не собираетесь и дальше платить по две тысячи фунтов в неделю?
Он удивленно взглянул на меня.
— Я видел банковские выписки.
Дерек вздохнул:
— Дело не только в деньгах. Мы бы справились, если бы речь шла только о деньгах.
— А в чем еще? — спросил я.
Он ссутулился.
— В лошадях.
— Нет, — еле слышно шепнула мать.
— А что с лошадьми? — не отставал я.