Она снова залилась краской, на этот раз и щеки порозовели.
— Ну, тогда входи. — И она распахнула передо мной дверь. А сама при этом глядела мне за спину, словно проверяла, видел ли кто, как я зашел. Я вместе с ней понадеялся, что нет.
— Как красиво, — заметил я, любуясь белой винтовой лестницей в холле. — А где тут у тебя спальня?
— Бог ты мой, — хихикнула она. — А ты, я смотрю, шустрый парень.
— Настоящее время тут не подходит, — заметил я. — Муж дома?
— Нет, — она снова хихикнула. — Уехал на скачки.
— Знаю, — сказал я. — Видел его машину.
— Испорченный мальчишка! — И она шутливо погрозила мне пальцем.
— Ну и чем займемся? — спросил ее я.
Она дышала часто и глубоко, груди то поднимались, то опускались под тонким свитером.
— Принеси бокалы, — сказал я, начав подниматься по ступеням. — Давай, что же ты! — добавил я, видя, как она в нерешительности застыла в холле.
— Ступай в гостевую комнату, — громко сказала она. — Первая налево.
Я вошел в гостевую комнату, ту, что слева, и присел на покрывало на огромной двуспальной кровати.
Тут в голову закралось сомнение.
Неужели я действительно собираюсь заняться сексом с этой женщиной?
Наверное, все зависит от того, хочет ли она, пока что все позитивные признаки налицо. Но хочу ли я этого, вот в чем вопрос.
Еще одна мысль не давала мне покоя.
Оставить протез или снять, если дело дойдет до этого?
И я решил, что лучше оставить, на тот случай, если придется поспешно отступать.
Я зашел в ванную комнату. Подумал, может, принять душ, но затем отказался от этой мысли. Ведь процедура эта требовала снять протез, а затем снова надеть его. Может, он и водонепроницаемый, но вот в соединении с культей я не был уверен.
Я разделся, оставил одежду на полу в ванной, влез в постель и прикрылся покрывалом до пояса.
Мне никогда не приходилось платить за секс, хотя несколько раз доводилось угощать девушек очень дорогим обедом, что было практически равносильно плате. Но в данном конкретном случае моя мать каждую неделю выплачивает по две тысячи фунтов этой шантажистке вот уже на протяжении нескольких недель. Так что с нее более чем достаточно.
Джулия появилась в дверях с двумя высокими бокалами для шампанского в левой руке и в прозрачном пеньюаре на голое тело, который оставила распахнутым.
— Ну, теперь проверим, насколько ты у нас испорченный мальчишка! — сказала она и вытащила из- за спины правую руку. В ней был зажат кожаный хлыст.
— Ужасно испорченный, — ответил я и с громким хлопком открыл шампанское.
— Вот и славненько, — сказала она.
Не совсем то, чего я хотел, но пришлось немного поиграть с ней в эту игру. А она все больше и больше распалялась.
— Погоди минутку, — сказал я, вставая с постели.
— Что? — воскликнула она. — А ну, немедленно на место!
— Да погоди ты. Мне нужно в туалет.
Она откинулась на подушки, застыла в полусидячем положении, опираясь на локти, в правой руке хлыст, колени подогнуты, ноги широко расставлены. Потом капризно замотала головой.
— Не верю, не верю тебе! — крикнула она. — Сейчас же в постель, или устрою тебе неприятности!
Не обращая внимания на эти угрозы, я прошел в ванную, быстро натянул трусы. Затем достал новенький фотоаппарат из тумбочки под раковиной, куда спрятал его, как только вошел, проверил, включен ли он. В пластиковом пакете у меня была не только бутылка шампанского.
— Давай поживей, негодник! — крикнула она из комнаты.
— Уже иду! — крикнул я в ответ.
Я вышел из ванной и быстро сделал несколько снимков: она по-прежнему лежала голая на кровати, в той же компрометирующей позе. Лежала с закрытыми глазами и лишь через несколько секунд сообразила, что происходит.
— Какого черта? — взвизгнула она, запустила в меня хлыстом и прикрылась краем покрывала.
— Просто фотографирую, — спокойно ответил я.
— На кой хрен? — сердито спросила она.
— Шантаж, — коротко ответил я.
— Шантаж?! — взвизгнула она.
— Да. Хочешь посмотреть?
Я поднес камеру к постели, так чтобы она могла видеть монитор на обратной ее стороне. Но фотографии там оказались другие, не те, которые я сделал только что. Там были вчерашние снимки: ее лицо в профиль, одной рукой она лезет в почтовый ящик под номером 116, чтоб достать конверт с деньгами моей матери.
Она рыдала и все никак не могла остановиться.
Мы находились в гостевой комнате. Я бросил ей пеньюар, а сам ушел в ванную, надеть рубашку и брюки. И когда вышел, увидел, что она сидит на кровати в пеньюаре с натянутым до подбородка покрывалом. На мой взгляд, она ничуть не походила на человека, участвующего в преступном сговоре. Даже растрепанные волосы успела привести в порядок.
— Да это только игра была, — пробормотала она.
— Убийство — это тебе не игра, — сурово произнес я, стоя у изножья кровати.
— Убийство? — Она страшно побледнела. — Какое еще убийство?
«Мое, — подумал я. — В конюшнях Грейстоун».
— Так кого убили? — продолжала допытываться она.
— Человека по имени Родерик Уорд, — ответил я, хотя никаких оснований утверждать это у меня не было.
— Да нет! — взвизгнула она. — Родерика никто не убивал! Он погиб в автокатастрофе.
Значит, она знала о Родерике Уорде.
— Это было подстроено, — заметил я. — Кто его убил?
— Я никого не убивала! — выкрикнула она.
— Но кто-то убил, — сказал я. — Может, Ивен?
— Ивен? — Тут она едва не расхохоталась. — Да Ивена интересуют только эти гребаные лошади. Только они и виски. Лошади и виски весь вечер и всю ночь.
Возможно, это объясняло ее повышенную сексуальную активность. Раз в супружеской постели не удается найти удовлетворение, приходится искать на стороне.
— Так кто все-таки убил Родерика Уорда? — снова спросил я.
— Никто, — ответила она. — Я ведь уже говорила. Он погиб в катастрофе.
— Кто это тебе сказал? — Она не ответила. Я смотрел на нее сверху вниз. — А ты знаешь, какой приговор ждет соучастника убийства? — Ответа не последовало. — Большой срок в тюрьме. И молодой девушке, такой, как ты, этот срок покажется вечностью.
— Я же говорю, я никого не убивала. — Тут она снова расплакалась.
— А как думаешь, присяжные поверят тебе, признав виновной в шантаже? — Она продолжала плакать, слезы размывали тушь, черные пятна расползались на белом постельном белье. — Тогда скажи, кто убил Родерика Уорда?
Она ничего не сказала, зарылась лицом в подушку и рыдала теперь во весь голос.
— Ты мне все равно скажешь, — заметил я. — Рано или поздно. Тебе известно, что максимальный срок за шантаж четырнадцать лет?
