встречать лодку. Оперативный сказал Остудину, что комбриг оставил ему свою машину, чтоб быстрее добраться домой.
Потом Остудин поздравил команду с наступающим Новым годом и сказал, что желающие могут посмотреть в кубрике кинокартину или, если хотят, пойти в бригадный клуб на танцы. На лодке осталась только вахта.
Остудин пригласил Фролова к себе домой, и тот сразу согласился. Когда они садились в машину, радио рассыпало над гаванью знакомый перезвон Кремлевских курантов. Машина рванулась, раздвигая фарами слепую от снега ночь. Гулкие удары неторопливо стекали с попутных репродукторов, и, когда отзвучал двенадцатый, гавань осталась уже далеко позади.
— Чуть-чуть не успели, — сказал Остудин. — С Новым годом!
— С Новым годом, Сергей! — откликнулся Фролов. Он попросил остановить машину возле Дома офицеров, вышел и купил апельсинов для детей Остудина.
Возник поселок из финских домиков. Все окна были ярко освещены, и квадраты света падали на штакетник, на стволы сосен, залепленные с наветренной стороны снегом. По тропинке меж сугробов они прошли к крыльцу, поднялись и отряхнули снег с шапок и ботинок. Фролов вытер платком лицо и потрогал пальцем свои желтые усики. Остудин отпер дверь, и они вошли в теплую переднюю, пахнущую сосновыми дровами. Из комнаты выбежала темноволосая женщина в темно-красном платье и, смеясь, кинулась Остудину на шею.
— Подожди, шинель мокрая, — сказал Остудин и тоже засмеялся.
— Твой комбриг звонил недавно, сказал, что ты скоро будешь… — Тут она повернулась к Фролову и замерла. Улыбка потухла на ее оживленном лице.
— Нина?.. — оторопело прошептал Фролов.
— Никак не ожидала, — сказала она и тряхнула головой. — Что ж, раздевайтесь…
Тут из комнаты выскочила девочка лет девяти, с большим белым бантом на русой голове. Остудин подхватил ее на руки, и она, вертясь и ероша ему волосы, посыпала скороговоркой:
— Папочка, а мы тебя ждем, ждем. Мне мама разрешила не спать до Нового года, а Санька тоже хотел не спать, но все равно заснул, а у меня…
— А у тебя весь рот в варенье. — Остудин поцеловал ее и опустил на пол. Потом в упор посмотрел на Фролова и сказал отчетливо и негромко: — Это моя дочь.
Фролов, побледнев, смотрел на девочку.
Прошли в комнату. Там был накрыт праздничный стол, в углу стояла елка. Остудина радостно и шумно приветствовали гости, их было человек шесть или семь — его и Нинины сослуживцы. Пока Фролов знакомился с ними, машинально называя свою фамилию, Остудин вышел во вторую комнату, постоял немного над детской кроваткой. Пятилетний Санька безмятежно спал, высунув из-под одеяла розовую пятку. Лицо у него было лобастое, широкое, как у Остудина. Послышались быстрые легкие шаги. Нина подошла, поправила Санькино одеяло, потом вопрошающе взглянула на Остудина.
— Сергей, я не хочу его видеть.
Он пожал плечами.
— Зачем ты его привел?
Что он мог ей ответить? Конечно, не следовало его приглашать: шел бы к себе в гостиницу или куда угодно — и ничего бы не узнал. И все же… Еще в море, когда Фролов вдруг вспомнил Нину, ему, Остудину, яростно захотелось, чтобы тот все узнал. Пусть знает, что он, Остудин, уехав после окончания училища на флот, так и не смог ее забыть, что написал ей большое письмо с признанием. И не получил ответа. И в первый же свой отпуск поехал в Ленинград, явился в университет и там узнал от подруги Нины, румяной толстушки, что Нина уже месяца два как бросила учиться и ребенок ее тяжело болен. Он пошел к ней — и весь отпуск мотался по врачам и аптекам. Девочка выздоровела, и он уехал. Нина провожала его и обещала, что будет отвечать на письма. На следующий год он опять поехал в Ленинград и настоял, чтобы Нина возобновила учебу на заочном отделении. Днем она работала на метеостанции, и он ежедневно поджидал ее у подъезда, чтобы проводить домой. И ни о чем не говорил. Она заговорила первая… Они поженились. Она окончила свой географический факультет и приехала к нему с Люсей, которую он удочерил.
Пусть знает, пусть!
Но теперь, глядя на Нину, он понял, что не должен был приводить сюда Фролова и портить ей праздник. Хорошо, он это исправит.
Они вышли к гостям и сели за стол. Выпили за Новый год, которому было уже двадцать пять минут от роду. Шумный разговор завязался за столом, только Фролов не принимал в нем участия. Он смотрел на Нину. Она почти не изменилась, только пополнела немного…
Фролов понимал, что должен уйти. Но какая-то усталость пригвоздила его к стулу. Может быть, просто разморило в теплой комнате?
В теплой комнате клубились воспоминания десятилетней давности.
Ну и что же, думал Фролов, каждый добивается в жизни того, что ему нравится. Он тоже добился своего. Служит в Ленинграде, имеет квартиру, обставленную дорогой мебелью, дачу в Сестрорецке, машину. Правда, все это не его, а тестя — крупного ленинградского архитектора.
Как она кинулась к Сергею!.. Его, Фролова, жена встречает иначе, когда он возвращается из командировок. «Ну, как съездил?» — говорит она и подставляет щеку для поцелуя. Действительно, зачем это нужно — кидаться на шею?..
Сейчас она встречает Новый год. Должно быть, танцует с кем-нибудь из своего постоянного окружения — беспрерывно острящих молодых людей.
— Дай закурить, Сергей, — сказал он.
— А врачи?
— К чертям! — тихо ответил Фролов и жадно затянулся табачным дымом. И закашлялся.
Остудин налил ему и себе коньяку, выпил и шепнул Фролову на ухо:
— Я свалял дурака. Не обижайся, но ты видишь…
— Да, — кивнул Фролов, — вижу, что я здесь лишний. Сейчас уйду.
Не сводя с Нины глаз, он выпил свою рюмку.
— Ваше здоровье, Нина! — сказал он громко, и она, вздрогнув, посмотрела на него и не ответила. — Когда-то, если помните, — продолжал он, — вы пожелали в новогоднюю ночь черемухи. Считайте, что вы ее получили: сегодня мы закончили испытание прибора под названием «Черемуха».
— Не помню ни о какой черемухе, — помолчав, сказала Нина.
Фролов простился и вышел. Медленно спустился с крыльца, побрел в гостиницу. Ветер раскачивал ветви сосен, и они осыпали снежные хлопья. И ветер приносил обрывки музыки.
Фролов сунул руку в карман и нащупал апельсины, купленные для детей Остудина.
Снегопад
Сегодня в утренней сводке передали: «Холодная погода со снегопадами удерживалась на Кольском полуострове».
Я уже третий год служу на юге, в большом приморском городе, где зимой выпадает снегу примерно столько, сколько нужно мальчишкам, чтобы слепить десяток-другой снежных баб.
Сейчас на дворе октябрь. Желтое солнце лежит на сухих тротуарах. В сквере, который я вижу из окон нашего техотдела, на акациях еще полно зеленых листьев. Тепло. Вполне можно ходить без шинели.
А там — снегопады…
Я понимаю, что кто-нибудь должен заведовать фондами технического снабжения. Но почему именно я? Эта должность не по мне. Она для пожилого человека, который по утрам просыпается с мыслью: «Остался триста пятьдесят один день до пенсии». Я бы охотно уступил ему свои фонды.
«Холодная погода на Кольском полуострове…»
