было стыдно; в конце концов, каждому своё. Кто-то делает из людей трупы, а кто-то посвящает жизнь тому, чтобы отложить этот процесс на неопределённый срок. Мне не было совестно или неприятно, но вот смотреть на всё это ей, Адели, было совсем не обязательно.
В расположении, как и следовало ожидать, стояла относительная тишина, и раздавалось сонное сопение. Джонсон блистала отсутствием, а сортир блистал чистотой. Подозреваю, что Джонсон предстояло провести остаток ночи, столь же успешно борясь с грязью во всех остальных отхожих местах.
Ярошевич извлекла из заначки плоскую фляжку и припала к горлышку.
– Всё-таки гораздо лучше видеть это через оптический прицел, – она была снайпером. – Когда между тобой и целью минимум триста метров, – Ярошевич сделала пару могучих глотков, сморщилась, словно откусила от целого лимона, и протянула фляжку мне.
Спиртное обожгло язык. Это был не самогон, и даже не спирт, а пойло подороже. И, да – думаю, что с трёхсот метров изломанное липкое тело выглядело бы куда привлекательней. Просто как тряпичная кукла, забытая в луже уехавшим театром марионеток.
– Ты так трепетно относишься к мадам Дельфингтон, – с ехидцей сказала Ярошевич.
– Не выношу, когда на меня пялятся, – буркнула я.
– Пялится именно мадам Дельфингтон, – на самом деле это был не вопрос, а ответ, только вот знать ей этого не стоило.
– Кто угодно, – грубо отрезала я.
– Теоретически, тебя не должно волновать, что происходит рядом, и кто таращит на тебя свои зенки, – Ярошевич явно не собиралась вот прямо сейчас лечь и заснуть; как назло, её потянуло на базар.
Интересное кино! Не хватало ещё, чтоб кто-то тыкал меня носом в лужу, словно котёнка или щенка, который обоссался на коврике в прихожей.
– Тебя тоже не должны волновать три метра вместо трёхсот, – сказала я, мстительно размышляя о том, что ей было бы неприятнее всего услышать.
– Вообще-то я снайпер, ты не забыла? – оскорбилась Ярошевич.
– И? – я ждала продолжения. – Ты хочешь сказать, что те, кто сидят наверху, неправильно используют личный состав?
Я готова была сделать, что угодно: спровоцировать её на конфликт, уличить в неблагонадёжности – только бы она оставила докторшу в покое. Нет, я не думала, что у неё резко случилась бы амнезия, но эта тема всё равно ушла бы на второй план, и ради такого эффекта стоило подпортить отношения.
– Каждому своё, – уклончиво сказала она, заваливаясь на койку и втыкаясь взглядом в потолок. Чёрт подери, Ярошевич не была лёгкой добычей, с полпинка поддающейся на развод, и вовремя включила заднюю.
– Точно. Морда в мыле, в попе ветка, это к нам ползёт разведка, – бодро продекламировала я.
– Очень смешно. Но не совсем в кассу, – беззлобно проворчала Ярошевич и заметно расслабилась.
В моей башке родилась ещё одна мысль, которая показалась мне достаточно здравой: перевести разговор в более безопасное русло. Требовалась тема.
Похоже, и впрямь не стоило каждый раз махать кулаками и ломиться закидывать гранатами амбразуру дота. Впереди была почти целая ночь, и я могла попытаться провести научный эксперимент под названием 'Вынос мозга'.
– Ты без проблем можешь влепить пулю в лоб с трёх метров. И тебя не колышут подробности. Ты прогуляешься за угол сблевать – и только, – авторитетно сказала она, и, отвесив сей сомнительный комплимент, заткнулась и снова присосалась к фляжке.
– Ну да, – я не стала привередничать. В конце концов, мне не так уж часто говорили комплименты.
– Снайпер – это даже не воинская специальность, это, прежде всего, образ мысли, – пояснила Ярошевич.
По ходу пьесы, её потянуло на разговоры о вечном.
Об этом нетрудно было догадаться уже после слова 'теоретически'.
Пусть так. Человек, который мог ткнуть в меня пальцем и, пусть даже в шутку, уличить в нежных чувствах к расово неполноценному субъекту, волен был втирать о вечном и любой другой лабуде хоть до второго пришествия. Даже если бы этот человек обладал интеллектом не большим, чем у кадушки с квашеной капустой.
– Да? – спросила я, в тайне возликовав.
– Да… Образ мысли. Философия, если хочешь, – она махнула фляжкой так, что алкоголь булькнул через край.
– Само собой, – серьёзно подтвердила я, надеясь услышать подробности.
– Когда ты не ломишься напрямую, а ждёшь, тихо-тихо, как мышка в норке, – она пальцами изобразила нечто величиной с карандашный огрызок. То ли это была норка, то ли собственно мышка.
Алкоголь и адреналин обычно смешивались в нечто вроде коктейля Молотова, но сейчас адреналин был уже на излёте. Ярошевич пальцем протёрла глаза – с такой энергией, что мне показалось, она вот-вот вдавит их внутрь черепа.
– Иногда ждёшь долго… сутки… может, двое… – она снова протянула фляжку мне, но я отказалась.
– Направление ветра… Солнце… блики от линзы… Понимаешь? – требовательно спросила она, будто я знала все эти тонкости.
Я не знала. Каждому своё, как правильно сказала Ярошевич.
Очевидно, по моему лицу было ясно, что я просто одержима жаждой знаний. Ярошевич неожиданно встрепенулась, поставила пустую фляжку на подоконник и села, подсунув под спину подушку.
Следующий час был посвящён лекции по техникам снайперского боя, перемежаемой случаями из жизни и анекдотами.
В кои-то веки я больше слушала, чем говорила. Я сидела на соседней койке и смотрела ей в рот. Из меня вышел прямо-таки идеальный слушатель, о таком можно было только мечтать. Нет, определённо, докторша просто обязана была мной гордиться.
Когда-то кто-то решил, что снайпера из меня не выйдет, и я – да, могла всего только укатать промеж рогов с трёх метров и не поморщиться.
До этого самого дня мне казалось, что и для такой работы тоже нужно родиться. Теперь Ярошевич этой своей эрудицией размазывала меня по стенке, втаптывала в навозную лужу и всячески расписывала, как не удалась моя жизнь.
– Решил не кто-то и когда-то, а самолично Берц, почти сразу после того, как ты пересекла КПП, – ехидно просветила Ярошевич.
– Стало быть, мне не повезло, – мрачно пошутила я.
– С другой стороны, столько, сколько Берц, тут просто не живут, – Ярошевич потыкала подушку кулаком и перевернулась на бок. – Старуха давно поехала чердаком.
– Может, и так, – равнодушно согласилась я. – Только, думаю, ты предпочтёшь, чтоб рядом с тобой была старуха с поехавшей крышей, которая имеет дурную привычку прикрывать нам корму, нежели останешься в гордом одиночестве.
– Не гони, Ковальчик, – оторопело сказала Ярошевич. – Ты же понимаешь, что я не всерьёз назвала её чокнутой старухой?
– А ты назвала её чокнутой старухой? – живо поинтересовалась я.
– Ну, или как там? – она притормозила и потёрла лоб. Работа мысли давалась со скрипом.
– Не помню, – легкомысленно брякнула я.
Ярошевич замерла.
Наверное, не стоило обострять – и играть в эти игры с интригами, взаимными подковырками и всем остальным.
– Принесите кофе с двумя кусочками сахара – и поцелуйте меня в задницу, – я просто блистала остроумием. – Что-то типа этого, да?
Ярошевич смотрела на меня во все глаза и реактивно соображала, что ответить.
