Я сделала это не нарочно. Не из-за того, чтобы мастерки переключить Ярошевич на что-то ещё. Я почему-то вдруг вспомнила про Берц, и про тот день с чёрными заборами-заборами-заборами… И про то, что тогда уже никого не волновало, снайпер ты или нет, рядовой или лейтенант. В том числе, раскалённым кускам свинца было совершенно безразлично, встанешь ты и пойдёшь дальше, или так и останешься лежать на обочине той дороги.
И никогда не было безразлично для Берц.
Хотя она и не кричала об этом на каждом углу.
Нет, Берц могла ехать крышей сколько угодно, но её воспитательные методы работали на ура.
– Помнится, тебя она как раз не прикладывала носом в собственное дерьмо, – подковырнула Ярошевич в порядке оправдания.
– Да уж, – мрачно сказала я. – Особенно с той шуткой юмора, когда она выдала, что превосходный снайпер выйдет из меня.
Ярошевич хрюкнула:
– Из тебя вышел довольно хреновый снайпер.
– Надо же! – издевательски сказала я. – Зато хороший спринтер, да?
– Не заводись, – примирительно сказала она.
Эта зараза могла задирать нос – потому что она-то как раз была хорошим снайпером. Ладно, Ярошевич могла идти лесом, пеньками и мелкими перебежками; я умела делать свою работу – и точка. С трёх метров, с десяти, и так далее. Я даже могла быть бортстрелком на бэтере или просто пулемётчиком. Правда, спорю, Берц с самого начала знала это, только в воспитательных целях я несколько часов кряду бегом измеряла длину полигона, прежде чем она вынесла вердикт, что проще меня усыпить, чем быстро научить попадать точно в яблочко…
…Самый прикол был в том, что воспитательный процесс происходил зимой. Это было как раз той самой зимой, когда началась вся эта канитель, и я оказалась за периметром части с его внутренней стороны.
Мадам Фортуна – ну, разумеется, и Берц, – дали мне пару дней на то, чтоб осмотреться, а следом за этим началась полноценная жизнь по полной выкладке.
После завтрака за окнами повалил густой снег – а за нами пришли грузовики с брезентовыми тентами и повезли прямиком на полигон.
Берц прохаживалась мимо строя, засунув руки в карманы. Где-то вдалеке маячили ростовые мишени, до которых, по сути, было не так уж и далеко, да только я с гораздо большим удовольствием прогулялась бы сюда по ясной погоде, а не тогда, когда был серьёзный риск вернуться в расположение с отмороженным задом.
– Так. Оцепление, – она назвала несколько фамилий, и их обладатели, радостно ухмыляясь, торжественно отмаршировали в оцепление.
– Первая пятёрка – на позицию, – сказала она и закашлялась.
Видать, потому, что морозный воздух попал ей в глотку. 'Неудивительно', – мрачно подумала я, лёжа на пузе на расстеленной плащ-палатке, в составе этой самой первой пятёрки.
АК дёрнулся, и отдача клюнула меня в плечо.
М-16 ударяла не намного сильнее.
Кстати, и мишень была не так уж, чтоб и далеко.
– Ковальчик, жопу опусти, а то отстрелят, – где-то сзади Берц прилипла к биноклю.
– Пронесёт. Или новая отрастёт, – брякнула я себе под нос.
Несколькими метрами правее кто-то предупреждающе кашлянул в кулак. Я сориентировалась на звук – и реактивно захлопнулась, решив поберечь любые остроты до лучших времён. Хотя бы до тех пор, пока я не окажусь в тепле.
Но она расслышала.
– Пронесёт – когда петух снесёт, – в устах Берц это прозвучало как-то зловеще.
Мне захотелось плюнуть: ну кто, в самом деле, как всегда, тянул меня за язык?! Однако ситуация уже разворачивалась своим чередом, по тому сценарию, который я ненавидела больше всего. Сценарий этот назывался: 'Поздняк метаться'.
– Стреляешь ты хорошо, дочка, – отечески похвалила Берц.
– Стараюсь, госпожа лейтенант Берц! – усердно гаркнула я, надеясь, что по молодости и ретивости меня простят.
– Стараешься – это хорошо, – сказала она. – Сейчас вместе стараться будем. Может, из тебя снайпер выйдет, такими-то темпами. А, Ковальчик?
– Какой снайпер? – сдуру переспросила я, в очередной раз выставляя себя полным кретином.
– Снайперский! – вдруг рявкнула она так, что я вздрогнула. – На огневой рубеж, ну! Мухой, блин!
Я было поскакала на тот же самый огневой рубеж, распекая на все корки и себя, и Берц, и грёбаный мороз, как вдруг неожиданно выяснилось, что она имела ввиду немного другой огневой рубеж.
Меня ждала сотня метров – и ростовая мишень, которая, по всей видимости, была где-то там, далеко за снежной круговертью.
– Между двумя ударами сердца, – хладнокровно посоветовала Берц. – Лови момент, так сказать.
Я припала щекой к прикладу. Пуля унеслась куда-то в снежную даль, а куда, я не имела ни малейшего представления.
– Ну, как успехи? – заботливо поинтересовалась Берц.
– Не могу знать, госпожа лейтенант, – я понятия не имела, что должна сказать, – или что она хочет от меня услышать. В пределах досягаемости не было даже Джонсон, которая могла бы придумать какой-нибудь финт ушами, из которого я бы сделала правильный вывод. Были только я, Берц, автомат и сто метров.
– А кто знать будет? – риторически спросила она, натягивая перчатки.
Ведь не хотела же она, в самом деле, чтоб я посоветовала ей воспользоваться чудом техники под названием бинокль, который висел у неё на шее?!
Я решила благоразумно промолчать. Что-то подсказывало моей чувствительной заднице, что это только начало, а на нашем полигоне имеются дистанции и покруче, чем сто метров.
Берц закончила натягивать перчатки и воззрилась на меня, словно увидела привидение.
– Так узнай, мать твою за ногу! – рявкнула она. – Что стоишь, как столб?!
В этом и был весь прикол. Она не собиралась смотреть в бинокль. Точнее, она не собиралась смотреть в него для того, чтобы узнать результат выстрела. Я сглотнула яд и ленивой трусцой двинулась в сторону проклятущей мишени.
– Ковальчик, а ну-ка стой, – сказала Берц.
– Да, госпожа лейтенант, – я обернулась.
– Лейтенанта засунь знаешь куда? – если бы у Берц была дубина, я бы точно огребла промеж рогов. Хотя и без дубины у меня было такое чувство, что мне дали в лобешник как минимум чайным подносом.
– Мухой. Метнулась. Туда. И обратно, – после каждого слова ставя точку, тихо сказала она, но эти точки, видать, придали мне такое ускорение, что я доскакала до этой мишени со спринтерской скоростью.
Когда я с той же скоростью вернулась обратно, как гонец, неся весть о том, в каком именно месте я только что проделала дырку, от меня валил пар.
Берц стояла в такой же позе – и, конечно, смотрела в бинокль.
– На огневой рубеж, ну! – немедля гаркнула она. И я тут же снова волшебным образом оказалась на расстеленной плащ-палатке в горизонтальном положении перед грёбаной дистанцией в сто метров…
Рота в полном составе отстрелялась, перекурила, со смаком обсудила то, как я, словно челнок, галопом измеряю длину полигона. Потом подтянулось оцепление, зафырчали моторы грузовиков – и я повеселела и приободрилась. Но не тут-то было. Берц махнула рукой, и грузовики неторопливо покатили в часть.
Мне хотелось завыть – но я только и могла, что взять горсть снега и приложить ко лбу.
– Морду отморозишь, – спокойно сказала Берц и закурила.
Моторы грузовиков стихли в направлении Старого города.
