неразумно, иначе я не мог. Отказаться от возможности побывать на родине – это было свыше моих сил...
– Кирилл Андреевич... – сказала Таня дрогнувшим голосом. Она и сама не знала, почему так страшно волнует ее предстоящий разговор. В то, что Болховитинов не предаст, она уже верила. Почему же сейчас она чувствовала себя точно на краю пропасти? Она еще раз собралась с силами и взглянула на него, прямо в глаза. Болховитинов ответил ей таким же прямым взглядом, немного удивленным и встревоженным, – видимо, ее голос прозвучал сейчас очень уж странно. «Что с вами?» – спрашивали его глаза.
– Кирилл Андреевич, мне нужно поговорить с вами, – сказала она. – Я сейчас объясню, в чем дело. Но только... независимо от того, чем кончится наш разговор, вы должны дать мне слово, что никогда и никому о нем не расскажете...
– Ну разумеется, – сказал он, пожав плечами. – Даю вам слово, никому и никогда.
Таня зачем-то поправила волосы и провела кончиком языка по пересохшим губам. Ей показалось вдруг, что в комнате невыносимо жарко.
– Кирилл Андреевич, у вас много денег?
– Денег? В каком смысле, простите?
– Господи, в самом прямом и обыкновенном; вы говорили однажды, что получаете около десяти тысяч карбованцев в месяц. У вас остается что-нибудь от этой суммы или вы всю ее проживаете?
Болховитинов рассмеялся.
– Ах, вы вот о чем! Разумеется, у меня есть деньги. Прожить одному тысячу марок в месяц не так просто, даже при здешних ценах. Сколько вам нужно?
– Это не мне, Кирилл Андреевич. Это... это все гораздо сложнее, вы понимаете?.. Дело в том, что... мне поручили поговорить с вами...
– Кто?
– Ну... мои друзья, если хотите. Здесь есть люди, которые... которые стараются что-то делать – ну, помогать старикам, инвалидам, спасать молодежь от мобилизации в Германию... и вообще...
Она запнулась и умолкла.
– Что «вообще »? – спросил Болховитинов, не дождавшись продолжения.
Таня молчала, охваченная паникой. Она чувствовала, что начала разговор совсем не так, допустила какую-то ошибку. Но в чем?
– Тогда позвольте уточнить один момент, – сказал Болховитинов. – Вы говорите: помогать старикам. Это задача, так сказать, чисто благотворительная. Но укрывать молодежь от мобилизации? Мне кажется, это носит уже несколько иной оттенок. Вам это не приходило в голову?
Таня не поднимала глаз. Сейчас она была готова откусить свой мерзкий язык. Ведь Володя ее предупреждал!
Он еще передал слова Кривошипа: «Пусть говорит так, чтобы тот ни о чем не догадался»; а она с первого же слова...
– Я не то хотела сказать, – пробормотала она. – Правда! И потом я вообще не говорила – укрывать... я сказала – спасать, это немножко не то...
– Ну, вы понимаете... иногда можно сделать что-то заранее, например, подкупить врача, чтобы тот выписал справку о непригодности... или просто дать взятку в полиции или в арбайтзамте...
– Ах вот что, – кивнул Болховитинов. – Да, это конечно не прямое укрывательство, вы правы. Но, так или иначе, это все равно является организованным противодействием власти. Разве не так?
– Организованное противодействие? – зачем-то переспросила она.
– А еще короче – саботаж.
Таня беспомощно пожала плечами:
– Ну, если хотите...
– Я хочу только одного – разобраться в вашей просьбе. И понять, для чего вам нужны эти деньги – на благотворительность или на...
– Да можете вообще их не давать! – закричала Таня почти уже сквозь слезы. – Не нужно мне от вас никаких денег!
– ...на резистанс, – спокойно докончил Болховитинов. – Я хочу сказать – на борьбу с немцами. Вы в этом участвуете, да?
– Да, да, да! – крикнула она, глядя на него круглыми злыми глазищами. – Будто сами не можете догадаться!
– Почему же, я догадался, – спокойно сказал Болховитинов. – И вашему подполью нужны деньги?
– Ну да...
Болховитинов долго молчал, вертя в пальцах зажигалку.
– Почему вы решили обратиться именно ко мне? – спросил он наконец, не глядя на Таню.
– «Подумали»! Что значит «подумали»?... Ведь гарантии у вас нет? Ведь я в принципе могу все-таки оказаться мушаром – простите, я хочу сказать – доносчиком? Или даже агентом-провокатором?
