о Сереже. Ни разу!
До конца работы оставалось двадцать минут, когда Таня начала потихоньку сворачивать свое хозяйство – прятала по ящикам бумагу и копирку, от нечего делать пересчитывала отпечатанные страницы, приготовила и расправила клеенчатый чехол, чтобы накинуть его в самый последний момент. Она едва успела сделать вид, что работает, когда за дверью послышались знакомые энергичные шаги фрау Дитрих.
– Фройляйн просят к телефону, – ядовитым тоном сказала та, распахнув дверь.
Таня уставилась на нее изумленно, не трогаясь с места.
– Вы что, оглохли? – крикнула Дитрих. – Ступайте ко мне, вас вызывают из «Вернике Штрассенбау»! И чтобы это было в последний раз! Вы являетесь на службу, когда вам заблагорассудится, демонстративно лодырничаете, принимаете у себя визитеров! Не хватало только, чтобы ваши кавалеры пользовались моим телефоном, чтобы назначать вам свидания, но теперь, кажется, вы докатились и до этого!
Таня выслушала все это, смиренно опустив ресницы. Потом она отправилась следом за Дитрих в ее кабинет и подняла телефонную трубку, лежавшую на столе возле аппарата.
– Hallo, – сказала она негромко, покосившись на начальницу. – Wer ist da?
– Фройлин Татиана? Говорит доктор-инженер Ридель, у меня есть для вас письмо из Дрездена. Зайдите в контору фирмы через полчаса, если можете.
Ридель повесил трубку, не дожидаясь ответа. Таня осторожно опустила на рычаг свою.
– Хорошие новости? – язвительно спросила начальница.
– Кажется, да, – улыбнулась Таня. – До свиданья, фрау Дитрих.
– Надеюсь, вы не собрались уходить? До окончания рабочего дня остается еще десять минут.
– О, это неважно, – сказала Таня. – Что можно сделать за десять минут? И потом, я очень тороплюсь...
К Риделю она все равно опоздала, он уже ушел, но письмо ей отдали. Она не стала читать его на улице только потому, что было темно, она его прочитала дома, в передней, прислонившись к вешалке и машинально расстегивая и застегивая одну и ту же пуговицу на своем пальто. Письмо было коротеньким – она перечитала его трижды, словно доискиваясь тайного междустрочного смысла.
– Не слышу! – крикнул из-за двери Володя и выглянул в переднюю. – Что ты сказала?
– Ничего, это я с собой, – ответила Таня.
– Уже? Поздравляю, миледи. Между прочим, в Германии нет ни одного сумасшедшего дома. Тебе твой белобандит не рассказывал?
– Дорогой мой, мы же не в Германии. Здесь для тебя что-нибудь найдется, не волнуйся и спокойно сходи с ума.
– Только после вас, миледи, только после вас, дам полагается пропускать вперед. А насчет сумасшедших домов это я совершенно серьезно. У одного парня стоял на квартире немец из медперсонала, так вот он говорил. Оказывается, они сумасшедших вообще не лечат, а сразу на тот свет – прямиком. Чтобы, дескать, расу не портили...
Таня вошла в комнату и приложила ладони к печке.
– Чтобы расу не портили? – переспросила она рассеянно. – Ерунда какая, а ты повторяешь... Ну как это так, чтобы вообще не лечили. Выдумают тоже... Послушай, что такое сочельник?
– Религиозный праздник, дремучая ты серость. Вроде пасхи или рождества, насколько я понимаю. Есть будешь?
Таня отрицательно покачала головой.
– А впрочем, буду, конечно, – сказала она и вздохнула: – Опять пшенная каша?
– В самом деле, может, съедим для разнообразия что-нибудь другое? Как насчет сочной кулебяки?
Володя отправился на кухню. Таня села к столу и подперла щеку кулачком, бездумно уставившись на висящую напротив старую копию саврасовских «Грачей». Она чувствовала, что с нею происходит что-то странное, лучше и не доискиваться, что именно.
Вошел Володя, неся в полотенце алюминиевую закопченную кастрюльку. Таня взглянула на него и подумала, что, может быть, он совсем не случайно упомянул «белобандита»; может быть, он уже заметил что-то в ее поведении...
А что, собственно, можно было заметить? Ведет она себя с достоинством, ничего себе не позволяет. И что вообще за глупость – «с нею происходит что-то странное»! Ничего с нею не происходит, решительно ничего. Не может с нею происходить ничего такого!
