– Голос государственного человека.
– Вы так думаете?
– А если он не сумеет оценить вашу логику и все же прикончит меня, неужели и тут удастся замять скандал?
Он не ответил, только пристально посмотрел на меня своими пылающими глазами.
– Ну ладно, – сказал я. – Обойдемся без полиции.
– Спасибо.
– Но тогда... Тогда придется заняться его поиском самим, поделив обязанности.
– То есть?
– Я отыщу его. А вы с ним разберетесь.
– К вашему полному удовлетворению? – не без иронии осведомился Ферт.
– Вот именно.
– А как насчет лорда Гоуэри?
– Поступайте с ним, как сочтете необходимым. Я не расскажу о нем Крэнфилду.
– Отлично! – Он встал с кресла, и я стал перебираться с постели на костыли.
– И еще одно, – сказал я. – Не могли бы вы переслать мне тот конверт, что получил лорд Гоуэри?
– Он у меня с собой. – Без колебаний он достал большой желтый конверт из портфеля и положил на кровать. – Вы поймете, что он сразу ухватился за то, что в нем было.
– В его положении это понятно, – согласился я.
Лорд Ферт двинулся через гостиную, затем остановился, чтобы надеть пальто.
– Может ли Крэнфилд сообщить владельцам, чтобы они присылали своих лошадей обратно? – спросил я. – Чем быстрее, тем легче будет подготовить их к скачкам в Челтенхеме.
– Дайте мне время до завтрашнего утра. Есть еще несколько человек, которые должны узнать об этом как можно скорее.
– Хорошо.
Он протянул мне руку. Я прижал правый костыль левой рукой и пожал ее.
– Может быть, когда все будет окончено, вы отобедаете со мной? – спросил лорд Ферт.
– С удовольствием.
– Отлично. – Он взял портфель, шляпу, окинул прощальным взглядом мою квартиру, кивнул мне, словно подтверждая принятое им решение, и удалился.
Я позвонил хирургу, который всегда чинил меня после моих падений:
– Я хочу снять гипс.
Он отозвался длинным монологом, из которого я уловил, что это можно сделать никак не раньше, чем через две недели.
– В понедельник! – потребовал я.
– Я от вас откажусь!
– Во вторник я возьму стамеску и сделаю это сам.
Обычно я сплю в пижаме, что в моих нынешних обстоятельствах оказалось очень кстати. На этот раз я нарядился в бело-зеленую клетчатую пижаму, которую купил год назад в Ливерпуле. В тот момент я больше думал о предстоящем «Большом национальном призе», чем о том, как будет эта пижама смотреться на мне в шесть утра зимой.
Пришел мрачный Тони с тушеным мясом. Узнав новости, остался отпраздновать. Отсутствие необходимости съезжать с квартиры обернулось для меня необходимостью пополнить истощенные запасы виски.
Когда Тони ушел, я лег в постель и стал просматривать странички, превратившие мою жизнь в ад. Что и говорить, читались они убедительно. Аккуратно напечатано, четко сформулировано. Уверенно изложено. Ни с первого, ни со второго, ни даже с третьего взгляда не смотрится как плод злого умысла. Никаких эмоций. Только факты. Уничтожающие факты.
'Чарлз Ричард Уэст готов подтвердить, что во время скачки, а именно на расстоянии шести фурлонгов от финишного столба на втором круге, он слышал, как Хьюз сказал, что собирается придержать лошадь с тем, чтобы она оказалась в позиции, исключающей победу. Точные слова Хьюза: «О'кей, притормозим, ребята!»
На остальных четырех листках все было так же коротко, ясно и по делу. На одном указывалось, что Декстер Крэнфилд через посредников сделал ставку на Вишневый Пирог у Ньютоннардса. На втором сообщалось, что и в предыдущих скачках из двух лошадей Крэнфилда часто выигрывала более темная. На третьем предлагалось обратить внимание на различия в тактике Хьюза при розыгрыше «Лимонадного кубка» и в последней скачке в Рединге. Там так и было сказано: «В последней скачке в Рединге». Гоуэри не стал ничего проверять, наводить справки, он просто затребовал пленку с отснятой последней скачкой в Рединге... Если бы перед заседанием он показал эту пленку не только Трингу и Плимборну, но и мне, все сразу бы стало на свои места. Тем не менее этот подвох прошел незамеченным. На четвертом листке самым категорическим образом утверждалось, что Крэнфилд дал Хьюзу деньги, чтобы тот придержал лошадь. В подтверждение прилагался фотоснимок.
Имелась также пояснительная записка.
«Все эти факты бросились мне в глаза. Они должны быть предъявлены в соответствующие инстанции, в связи с чем я и направляю их Вам как стюарду, возглавляющему расследование этого инцидента».
Шрифт машинки самый обыкновенный. Бумага тоже. Скрепки, одной из которых были пришпилены листки, продаются сотнями миллионов штук повсюду, да и желтый конверт, в котором были посланы эти листки, стоил пенс-два в любом магазине канцтоваров.
Фотография была в двух экземплярах. На обороте никаких опознавательных знаков.
Я сложил листочки и фотографии в конверт и бросил его в ящик стола у кровати. Выключил свет и лег. Я думал о том, как снова буду выступать в стипль-чезах, с нарастающим чувством облегчения и радости. Думал, каково пришлось бедняге Гоуэри в пятнадцатираундовом поединке со своей совестью. Думал об Арчи и его доме в рассрочку... О Джесселе, которому придется признать свою неправоту... О Роберте, забывшей свою гордыню. О шантажисте, мечущемся, как загнанная крыса. Замечательные мысли... Убаюканный ими, я погрузился в тихий спокойный сон – первый настоящий сон за все это время.
Проснулся я внезапно от того, что услышал какой-то звук, которого не должно быть в моей квартире.
Лучик от крошечного фонарика бегал по выдвинутому ящику комода. Затем черная тень заслонила от меня ящик – это рука стала шарить в нем. Осторожно. Бесшумно.
Я лежал, смотрел на происходящее полузакрытыми глазами, понимая, как близко я сейчас нахожусь от райских ворот. Кровь застучала в ушах, выбивая барабанную дробь, и я почувствовал, как нога под гипсом покрылась гусиной кожей.
Пытаясь сохранять ровное дыхание и не шелестеть простыней, я украдкой опустил одну руку на пол и стал нашаривать костыли. Какое-никакое, а все оружие.
Костылей там не было.
Я шарил рукой по полу, прекрасно помня, где я поставил их, ложась спать, но под пальцами был ковер и больше ничего.
Лучик тем временем выбрался из ящика, описал дугу, и незваный гость выдвинул второй ящик, издавший такой же звук, что чуть раньше разбудил меня.
Я медленно убрал руку назад и застыл в кровати. Если он собирался меня убить, то сделал бы это уже давно, к тому же у меня практически не было никаких шансов помешать ему осуществить то, ради чего он ко мне пожаловал. Гипс приковывал меня как якорь.
Я почувствовал, как постепенно покрываюсь испариной. Зубы сами непроизвольно сжались. Во рту пересохло. В голове началось кружение. Я лежал и пытался взять под контроль свой организм.
Безуспешно.
Гость покончил с ящиками. Фонарик осветил стул, затем дубовый комод за стулом. Он бесшумно подошел к нему и стал поднимать крышку. Я чуть было не крикнул, чтобы он этого не делал. Крышка всегда поднималась со скрипом, который не может не разбудить спящего. Я не хотел, чтобы он знал, что я не сплю. Это было слишком опасно.
