махнув рукой, уселся на место.
— Неразгаданный и уклоняющийся от встречи с нами незнакомец представляет для человечества большую опасность! — воскликнул следующий оратор.
Иисус увидел на трибуне невысокого человека, размахивающего руками. Человек был явно взволнован, пожалуй, даже напуган и предложил сбросить на незнакомца… атомную бомбу!
Вот тут Иисус по-настоящему испугался. Не за себя, конечно. Он-то воскреснет в любом случае. Он испугался за миллионы людей, которым предстояло стать жертвами. Сумеет ли он их воскресить? Этого Бог еще не знал.
Иисус от напряжения даже привстал, снова забывая, что он не один в кинозале. Иисус ждал, что же будет дальше, дадут ли отпор оратору. К его радости, в зале заседания вспыхнула буря негодования. Кто-то потребовал удалить с симпозиума такого, с позволения сказать, ученого.
В зале еще прокатывался ропот, когда слово дали Саврасову. Иисус, затаив дыхание, следил, как на трибуну не спеша поднимается врезавшийся в его память высокий человек с белокурой шевелюрой.
Саврасов поднял руку, призывая к тишине.
— Наш коллега преувеличил опасность, растерялся и предложил явную нелепость. Так ведь? — обратился он к предыдущему оратору, усевшемуся на место. Тот встал и смущенно кивнул головой.
— Попытка сокрушить незнакомца, — усмехнувшись, заговорил Саврасов, — будет не только бесчеловечной, но и просто глупой. Глупой хотя бы потому, что странного незнакомца не уничтожить никакими доступными нам земными средствами. В этом смысле он, вероятно, бессмертен.
“Верно”, — отметил Бог.
— Никакой опасности он не представляет, — продолжал Саврасов спокойным, ровным голосом. — Пожалуй, я единственный ученый, которому посчастливилось близко видеть и даже разговаривать с незнакомцем. По-моему, он добрый человек. Но не в этом главное. Подозреваю, что в своих действиях божественный посланец, — при этих словах на губах оратора скользнула столь знакомая и так смущающая Иисуса добродушно-снисходительная усмешка, — божественный посланец жестко ограничен поступками добра и милосердия.
“Опять угадал, — поежился Иисус, испытывая такое ощущение, будто его раздевают при всем народе. — Этот Саврасов пострашнее бомбы”.
— Мой русский коллега слишком осторожен, — с улыбкой вмешался Луи Шарден. — Он имеет свои догадки, но до конца не раскрывает их. Однако нас тревожит, чем все это кончится? Чем?
— Надеюсь, тем, что Бог, — и снова снисходительная усмешка, — Бог сам придет к нам, к ученым. Так сказать, с повинной.
Последние слова вызвали в зале заседания недоуменные возгласы и коротко вспыхнувший смех.
Иисус тоже развеселился.
— Браво! — воскликнул он и, вскочив на ноги, захохотал.
Тут буря негодования разразилась уже в кинозале. Зрители буквально зашипели на Бога, кто-то предложил даже вызвать полицейского, чтобы выдворить пьяного.
“Глупо поступаю, как мальчишка”, — укорял себя Иисус, сконфуженно усаживаясь в кресло. Однако не удержался от того, чтобы еще раз мысленно поздравить себя: “Браво!”
Оказывается, этот Саврасов не так уж опасен, если высказывает подобные несуразности. Бог, конечно, может явиться к ученым. С тем, однако, чтобы повергнуть их в смятение и трепет. Но с повинной? Нет, это и в самом деле смешно.
Однако следующие слова Саврасова заставили Бога надолго задуматься. Даже не слова, а всего лишь одно словечко.
— Кто же он, наконец? — послышался голос из президиума. — Да, это главный вопрос. Кто он?
— Человек, как и все мы. И, как я заметил при нашей личной встрече, довольно обыкновенный человек. С недостатками, как и все мы. Чуточку тщеславный. Чересчур самолюбивый. И обидчивый, как малое дитя. И в то же время Иисус Христос не такой, как мы. Он, — по губам Саврасова скользнула усмешка, — он богочеловек.
— А если без шуток? — настойчиво допытывался все тот же голос.
Саврасов пожал плечами и, уже уходя с трибуны, коротко бросил:
— Вероятно, мутант.
На первых порах Иисус не обратил на последние слова особого внимания. Начинался столь полюбившийся ему американский вестерн — со стрельбой и погонями. Захватывающие дух приключения, однако, уже не так занимали Бога, как раньше. Фильм он смотрел невнимательно. То и дело вспоминалась последняя реплика Саврасова. А проклятое словечко “мутант”, в котором слышалось что-то до крайности обидное и уничижительное, гвоздем засело в голове.
Не досмотрев фильм до конца, Иисус вышел из кинотеатра. В этот жаркий полуденный час на улицах Марселя было мало народу, что устраивало Иисуса. Толпа его утомляла. А он желал отдыха, хотел позабыть, выбросить из головы Саврасова и симпозиум с его хаосом гипотез и предположений.
“Вздор, — убеждал себя Иисус. — Ученый вздор”.
Иисус направился на ту тихую улочку, где находилась его гостиница. Уже недалеко от нее навстречу попался толстяк, который носовым платком вытирал взмокшую лысину и бормотал что-то насчет адского пекла.
“Да, жарковато, — согласился с ним Иисус и зашел в бар. — В конце концов я не просто Бог, а богочеловек”, — усмешливо оправдывал он себя.
В баре в этот час было почти пусто. Лишь у стойки торчал бармен и равнодушно спорил о чем-то с единственным, чуть подвыпившим посетителем.
На открытой веранде, в углу, Иисус сел за столик и заказал две кружки пива. Над ним постукивала лакированными листьями пальма. Она давала негустую, но вполне достаточную тень. Почти рядом, за решетчатыми перилами фонтан звенел серебряными струями.
Как хорошо, — вздохнул Иисус, и ему впервые закралась грешная мысль: напрасно он возложил на себя терновый венец спасителя человечества, напрасно объявился. Так хорошо быть просто человеком. Жил бы он тогда безбедно, не знал бы ни Вилли Менка, ни Саврасова с его обидным словечком “мутант”. Что оно, однако, означает, это занозой застрявшее слово? Может быть, Саврасов намекает на его детство? Но это же чушь! Что может знать о нем Саврасов.
Детство… Бог потягивал прохладное, приятно горьковатое пиво и, закрыв глаза, старался вспомнить свое далекое прошлое. Он мог бы этого не делать. Он знал, что скоро наступит тот удивительный миг, когда перед ним воочию раскроются безбрежные дали его детства, подернутые романтической дымкой столетий.
Перед первым пришествием, как утверждает Евангелие, Бог родился путем непорочного зачатия, от девы Марии. Какая чушь, — думал сейчас Иисус. — Какой антропоморфизм и наивность мышления. Нет, Бог родился сразу от святого духа десятки веков назад. На протяжении столетий он знал множество существований. Он был то бедным рыбаком, то богачом, то странствующим рыцарем. И с каждым разом в нем происходили какие-то изменения, фазы обогащения. Что они собой представляют?
Иисус неплохо знал эволюционную теорию Дарвина и самые современные труды по генетике. И ему вдруг подумалось, что эти неясные изменения представляют собой…
— Мутации! — громко воскликнул он и вскочил на ноги. При этом чуть не опрокинул кружку с пивом.
Облокотившийся на стойку бармен и посетитель с удивлением взглянули на Иисуса. Потом бармен ухмыльнулся и выразительно пощелкал пальцем по своему горлу: дескать, перебрал.
“Этого еще не хватало, — усмехнулся Иисус. — Бога считают отпетым пьяницей”.
Он наскоро допил пиво, расплатился и поспешил к себе в гостиницу.
Кто я?
Иисус закрылся в номере и несколько раз взволнованно прошелся из угла в угол.
“Мутации, — бормотал он. — Я мутант? Что за чушь лезет в голову”.
Вскоре Иисус забыл и Саврасова, и христологов, и вообще весь окружающий земной мир. Тот просто перестал для него существовать. Какая-то сила, таинственная и непонятная, позвала его…
Иисус разделся, лег в постель и закрыл глаза. Он уходил в странное состояние, нечто среднее между
