колоссальную энергию, сравнимую с энергией Солнца. Содержат ее, грубо говоря, в сжатом состоянии. Наш гость одарен способностью раскрепощать эту энергию, высвобождать ее порциями и бросать в макромир, в мир ньютоновской механики для его мощного преобразования. Он может, например, не только передвигать горы, но искривлять…
— Пространственно—временной каркас мира! — в необычайном возбуждении воскликнул Томсон. — Отлично, коллега! Отлично! Извините, что перебил. Но ваша гипотеза подсказала мне идею о местных, локальных пространственно-временных инверсиях. Смотрите!
Англичанину, видимо, хотелось взять реванш за недавнее поражение. Он подошел к табло и нажал кнопку. Рисунки Саврасова погасли. Вместо них Томсон дал свои. На первом нарисовал взрыв снаряда. На втором — тот же взрыв, но как бы съежившийся. Томсон стрелками показал, как дым, пламя и осколки стремительно стягиваются в одну точку. На третьем все увидели невзорвавшийся снаряд. Англичанин изобразил таким образом взрыв снаряда в обратном порядке.
— Понимаете, — в чем дело? — восклицал Томсон, торжествующе поглядывая на Иисуса. — Произошел взрыв. Наш гость поднимает руки — не знаю, насколько этот жест необходим — и волевым усилием заставляет данный участок мира вернуться в прошлое. И взорвавшийся снаряд возвращается в свое исходное состояние. А теперь смотрите уравнение локальной хроноинверсии.
На табло засветились математические знаки. Саврасов сразу по достоинству оценил формулу Томсона. Он схв. атил указку и вместе с англичанином давал присутствующим пояснения.
Иисус и без пояснений понял, что с помощью гипо-, тезы Саврасова и формулы Томсона можно материалистически истолковать его самые важные, внушающие мистический трепет чудеса. Вокруг него все туже стягивается рационалистическая петля.
Что делать? Сдаться? Признать, что он не Бог, а… феномен? Нет, этого Иисус допустить никак не мог.
Иисус оглянулся, как бы ища выход. И тут вспомнил, что часовня через две-три недели будет снесена, что толстые средневековые стены скоро рухнут. А две-три недели, как знал Иисус, вполне в пределах досягаемости его усилий. Усилий, направленных в будущее!
Иисус посмотрел на табло и вдруг — это было какое-то озарение! — в математических построениях обнаружил существенный недостаток. Видимо, Саврасов и его коллега впопыхах упустили из виду удивительную симметричность мира и мировых процессов. Их формула была принципиально асимметрична. От нуля она обращена в прошлое. И только в прошлое!
Иисус торжествовал,
— Браво! — рассмеялся он. — Браво, господа ученые. Ваши попытки втиснуть Бога в формулу бесподобны. Согласен, будущего еще нет, оно ничто, пока только возможность. И ваша формула подтверждает этот закон природы, как бы кладет на будущее запрет. А сейчас увидите, как Бог свободно перешагивает через все запреты и абсолюты вещественного мира. Посмотрите на противоположную стену.
Участники симпозиума, столпившиеся у табло, обернулись и, ничего не понимая, разглядывали лики святых, нарисованные еще средневековым художником. За этой стеной, как знал Иисус, простирается пустырь.
Не доходя пяти шагов до стены, Бог обернулся и по-мальчишески победоносно улыбнулся:
— Сейчас сделаю то, что опровергнет ваши формулы и запреты материального мира.
Взмахнув рукой, он будто начертил на стене невидимый овал. Часовня наполнилась грохотом и клубящейся: пылью. Стена рухнула. Под ноги ученых покатились мелкие обломки и камешки. Когда пыль немного рассеялась, все увидели пролом наподобие арки с неровными краями.
Переступая через камни, Иисус миновал пролом и очутился на залитом солнцем пустыре. Повернувшись лицом, он еще раз победоносно, однако со странным оттенком печали, улыбнулся. Затем вновь взмахнул рукой — и все стало как прежде. Обломки кирпичей, все мельчайшие камешки буквально влетели на свои места, а пыль всосалась в возрожденную стену. С нее, словно посмеиваясь над незадачливыми учеными, взирали лики святых.
Ошеломленные участники симпозиума молчали. Особенно озадачены были Томсон и Саврасов. Их озадачило не восстановление стены, только что состоявшееся, а ее разрушение. Разрушение, явно обращенное в будущее, и в самом деле не укладывалось в формулу.
С тех пор о Боге долгое время не было вестей. Лишь три недели спустя появились не совсем ясные сообщения о том, что таинственный гость объявился в глухих и самых бедных районах Испании. Здесь он пользовался большим успехом. Католическое население встречало Иисуса с ликованием и надеждой. Крестьяне и рыбаки ждали благих чудес, избавления от невзгод и нужды.
Но Бог вел себя несколько странно. Он был рассеян и задумчив. Видимо, христологи все же нанесли ему саднящую рану. Они не поколебали его уверенности в том, что он Бог. Однако сражения с ними он не выиграл. Иисус это ясно понимал, как понимал и то, что его эффектный уход смахивал на бегство.
Да, неудачливый рыцарь духовности позорно бежал… Духовность! Обязана ли она Богу? Мысль эта, чем больше вдумывался Иисус, тем больше наполняла его чем-то смутным и тревожным. Вспомнились недавно покинутые им ученые — закоренелые атеисты и в то же время на редкость духовно одаренные, интеллектуальные люди. Да и весь опыт жизни, все его знания подсказывали, что высших взлетов дух человеческий достигал именно тогда, когда люди порывали с идеей Бога — идеей, в сущности, принижающей и рабской.
С новой силой, уже осознанно, почувствовал Иисус в душе своей разлад, отравившее его дальнейшую жизнь раздвоение. С одной стороны, он — Бог, и с этим ничего не поделаешь, с этим придется смириться в конце концов и самим ученым. С другой — надо идти в народ и бороться с идеей Бога. С кем бороться? — усмехнулся Иисус. — С самим собой? Чушь какая-то получается, нелепые парадоксы…
Вот с такими невеселыми мыслями и ступил Иисус на Испанскую землю.
По скудным известиям газет, к чудесам Иисус будто бы потерял вкус. Лишь изредка прибегал к ним, когда надо было вызволить кого-нибудь из беды или ликвидировать последствия несчастного случая.
Сведения в прессу стали поступать более регулярно с тех пор, как Иисус нашел двух учеников- апостолов. Сначала Бог отнесся к новым апостолам весьма недоверчиво, усомнившись в их здравом уме. Однако ученики проявили такую ясность мысли, такую почтительность и верное толкование древнего Евангелия, что Иисус с печальной улыбкой разрешил им следовать за собой. Однако и на этот раз его ждало крупное разочарование. Один из апостолов оказался журналистом, а второй и того хуже — ученым.
Бойкий журналист Гарсиа в своих корреспонденциях, которые печатались во многих газетах мира и на которых он нажил немалые деньги, подробно рассказал о днях своего апостольства. Особенно обстоятельно, с юмористической чеканкой деталей, он описал последнюю ночь, когда оскандалился второй ученик, оказавшийся физиком из Барселонского университета Альендо Молино. Физик ловко прикинулся нищим горбуном. Так и шагал этот согбенный, хотя и не старый человек по пыльным проселочным дорогам вместе с Иисусом и вторым апостолом.
Однажды им пришлось заночевать в открытом поле. Журналист не скупился на краски, описывая крупнозвездную южную ночь. Гарсиа всегда спал чутко. На этот раз он проснулся, когда его слуха коснулось звяканье металла. Журналист открыл глаза и, лежа, с изумлением наблюдал за странными манипуляциями своего собрата-апостола.
Костер погас, но под лунным сиянием хорошо было видно, как этот горбун, превратившийся вдруг в стройного и подвижного человека, бесшумно сновал вокруг сладко спавшего Бога и расставлял маленькие приборы. С ловкостью фокусника он извлекал их из-под широких складок своего нищенского рубища. Горб при этом забавно болтался под одеждой. Но вот “апостол” закинул руки назад и отстегнул горб, оказавшийся компьютером. К нему он и присоединил приборы — рентгеновские микроаппараты, датчики для снятия биотоков и другие.
Физик действовал с кошачьей ловкостью — быстро и бесшумно. Видимо, он все заранее обдумал и отрепетировал.
Ученый многое успел сделать. Особенно внимательно он исследовал пальцы Иисуса, из которых, по его мнению, исходила чудодейственная сила. Неудача постигла его, когда он брал для анализа кровь.
От легкого укола Бог проснулся, увидел расставленные приборы, отливающие лунными бликами, и все понял. Искривив губы в брезгливой и невыразимо грустной улыбке, Иисус обозвал своего неверного ученика
