— Привет, — сказал я. — Кофе хотите?
— Очень!
Я сварил кофе в кофеварке.
— А я вам его наверх принести собирался.
— Я довольно плохо спала.
— Ну, еще бы!
— Я услышала, как вы вышли во двор. Увидела вас из окна и подумала, что, наверно, стоит спуститься.
— Как насчет тостов? — спросил я.
Против тостов она ничего не имела, так же, как и против поджаренного бекона. Пока я готовил, она оглядывала мою по-спартански обставленную кухню и наконец задала висевший в воздухе вопрос:
— Вы не женаты?
— Развелся.
— И, похоже, довольно давно.
— Совершенно верно, — усмехнулся я. Женился, раскаялся, развелся. И не спешил повторять ошибку.
— Не могли бы вы одолжить мне какую-нибудь одежду, в которой я буду выглядеть не слишком странно?
— Ну... Свитер, джинсы... Устроит?
— С серебряными туфлями это будет смотреться изумительно! — сказала она.
Я сел за стол рядом с ней и стал пить кофе. Лицо у нее было не столько красивое, сколько миловидное — его прелесть заключалась не в чертах, а в красках и в выражении. Брови и ресницы — рыжевато-русые, глаза — светло-карие, губы без помады — нежно-розовые.
Я начал понимать, что в ее манере держаться нет ничего агрессивного. Она просто не позволяла никому относиться к себе покровительственно или принижать ее лишь потому, что она — женщина. Неудивительно, что некоторым мужчинам это не нравится. Но ее коллеги наверняка считают ее надежным товарищем.
— Мне очень неудобно, что с лошадью так получилось, — сказал я.
— Ну еще бы!
Но она, похоже, совсем на меня не сердилась — хотя и могла бы.
— Могу ли я чем-нибудь искупить свою вину?
— Например, отвезти туда, куда мне надо?
— Пожалуйста!
Она задумчиво жевала тост с беконом.
— Ну... мне нужно позаботиться о своей машине. Вернее, о том, что от нее осталось. А потом я буду вам очень обязана, если вы отвезете меня в Гатвик.
— Так вы там работаете? — удивился я.
— Нет. В Хитроу. Но в Гатвике я могу нанять машину. Специальные скидки для работников аэропортов.
Она резала тост правой рукой, и я увидел, что она морщится.
— Вам сегодня на работу? — спросил я.
— Голос у меня в порядке, — ответила она. — Но, может, и не придется. Я сегодня на подмене с четырех дня до четырех ночи. Это значит, что я просто должна быть у себя дома на случай, если кто-то заболеет или не сможет прийти.
— А часто приходится подменять?
— Нечасто. Обычно просто сидишь дома и скучаешь.
Она пила кофе, держа чашку в левой руке.
— А вы? — спросила она. — Чем вы занимаетесь?
— Я барышник. Лошадьми торгую. Она наморщила лоб.
— Моя тетушка говорит, что все барышники — мошенники.
Я улыбнулся.
— Крупные фирмы ей бы спасибо не сказали.
— А вы на крупную фирму работаете? Я покачал головой:
— Нет, я сам по себе.
Она доела тост и выудила из кармана моего халата пачку сигарет.
— Ну, вы хотя бы курите, — сказала она, щелкая моей зажигалкой. — Я их нашла у вас в спальне... Надеюсь, вы не возражаете?
— Берите что хотите! — сказал я. Она посмотрела на меня в упор. Глаза ее насмешливо блеснули.
— Услуга за услугу! Помните того человека из джипа?
— Такого забудешь, как же!
— Он ехал со скоростью примерно миль сорок в час, пока я не попыталась его обогнать. Но когда я поравнялась с ним, он прибавил скорость.
— Один из таких... Она кивнула.
— Один из таких. Я нажала на акселератор и обогнала его, и ему это не понравилось. Он висел у меня на хвосте, мигал фарами и вообще вел себя как последний идиот. Если бы он меня не отвлекал, я бы, может, эту лошадь и раньше заметила. Так что он виноват не меньше вашей лошади.
— Ну, спасибо! — сказал я.
Мы улыбнулись друг другу, и внезапно все невысказанные вопросы повисли между нами над столом, засыпанным крошками...
И в этот деликатный момент ввалился Криспин со всей чувствительностью бронетранспортера. Дверь кухни с треском распахнулась, и он вошел — помятый, небритый, больной с похмелья и изрыгающий ругательства.
— Куда ты захреначил виски, черт бы тебя побрал? Софи посмотрела на него со своим всегдашним спокойствием. Криспин ее, похоже, просто не заметил.
— Ты, ублюдок, если ты мне его не отдашь, я тебе пасть порву, понял?
Вся беда в том, что он говорил это почти серьезно.
— Ты его вечером допил, — ответил я. — Пустая бутылка в мусорнице.
— Брешешь ты все! Если ты его вылил, я тебя придушу, ей-богу!
— Ты его сам вылил, — сказал я. — Себе в глотку. Выпей лучше кофе.
— Забей этот кофе себе в задницу! — И он принялся бродить по кухне, рывком распахивая шкафчики и полки и заглядывая внутрь. — Где оно? — повторял он. — Куда ты его засунул, ты, дерьмочист?
Он схватил пачку сахара и швырнул на пол. Бумага порвалась, и сахар рассыпался льдистым холмиком. Криспин достал несколько жестянок, чтобы заглянуть за них, и вместо того, чтобы поставить на место, тоже швырнул на пол.
— Джонас, я тебя убью!
Я сварил ему кофе и поставил кружку на стол. Вслед за сахаром и жестянками на пол полетели пакет риса и пачка кукурузных хлопьев.
Он завершил поиски, яростно захлопнув дверцу последнего шкафчика, сел за стол и потянулся за кофе. Рука у него тряслась, как у девяностолетнего старика.
Тут он в первый раз обратил внимание на Софи. Медленно поднял глаза и уставился ей в лицо.
— Блин, а ты кто такая?
— Софи Рэндольф, — вежливо ответила она. Криспин прищурился.
— Че, Джонас, девочку себе завел?
Он развернулся ко мне. От этого движения у него, видимо, снова закружилась голова, и его затошнило. Господи, хоть бы его не вырвало прямо тут! Такое уже бывало...
— Ублюдок ты, Джонас, — сказал он. — Чего тебе стоило попросту попросить меня убраться? Я бы убрался. Нет, надо было меня напоить!
Из глаз у него хлынули пьяные слезы. «Всегда одно и то же, — подумал я. — Сейчас он будет себя жалеть, потом начнет оправдываться...»