— Специалисты по лошадям.
— Да, конечно. Но... Я не знаю...
Все упирается в ее отношения с Бреветтами.
— Я сделаю все, что смогу, — пообещал я. Она удовлетворилась этим ответом, но я вовсе не был уверен, что смогу что-то сделать.
Потом я позвонил в транспортную фирму в Девоне и договорился, что они заберут Речного Бога рано утром и встретятся со мной в три за Струдом. Они спросили, куда именно нужно будет доставить лошадь, но на меня вдруг напала осторожность, и я не сказал. Миль через десять после места встречи, и все. Дорогу я покажу. Я повесил трубку, чувствуя себя немного глупо, но ведь потеря Катафалка — далеко не шутка...
Я позвонил девонскому фермеру и попросил его послать с Речным Богом кого-нибудь из своих людей, чтобы присматривать за ним, и позаботиться о том, чтобы лошадь была вычищена и ноги и подковы были в хорошем состоянии. Фермер сказал, что ему некогда со всем этим возиться. Я ответил, что, если лошадь будет выглядеть как чучело, он получит ее обратно. Он побухтел, поворчал, потом согласился и повесил трубку.
— Как вы его! — улыбнулась Софи.
— Лошади, прибывшие с мелких ферм, иногда выглядят так, словно на них пахали...
Она закурила сигарету. Перевязанная рука двигалась с трудом.
— У меня кодеин есть, — предложил я. Она криво улыбнулась.
— Ну давайте.
Я принес обезболивающее и стакан воды.
— И часто вам приходится лечить людей? — поинтересовалась она.
— В основном самого себя.
Пока я звонил по телефону, она разглядывала фотографии со скачек на стенах.
— Это все вы, да? — спросила она.
— В основном да.
— Я про вас слышала, — сказала она. — Сама я на скачках не бываю, но у моей тети коневодческая ферма, и я вроде бы видела вашу фамилию в газетах и слышала по телевизору.
— Теперь она там больше не появляется. Я уже три года как бросил это дело.
— Жалеете?
— О том, что бросил? — я пожал плечами. — Всем когда-нибудь приходится, рано или поздно.
Особенно после того, как проведешь полгода в корсете и получишь строгое предупреждение от людей в белых халатах.
Она спросила, не отвезу ли я ее туда, где она разбила машину, чтобы посмотреть на место аварии при дневном свете.
— Конечно, — согласился я. — И мне еще надо поискать попону, которую сбросила моя лошадь. Хотя попона наверняка порвалась... На самом деле это плохо, что она потерялась: попона была светлая, а сама лошадь темно-гнедая, так что в попоне она в темноте была бы куда заметнее.
Софи задавила окурок, но не успели мы выйти, как телефон зазвонил снова.
— Привет, Джонас! — сказал веселый голос с американским акцентом. — Как твоя сделка?
— Которая? — уточнил я.
— Ну... Та, которую ты устроил для Керри. Знаешь, Керри Сэндерс.
— Знаю, конечно, — сказал я. — Только мне пришлось покупать ей другую лошадь. Она тебе не рассказывала?
— Не-а. Сказала только, что вы едете в Аскот покупать какую-то лошаденку с совершенно богомерзким именем.
Паули Текса. Я живо представил его себе: коротенький плотный человечек слегка за сорок, бурлящий энергией, духовной и телесной, и не стыдясь делающий деньги. Я встречался с ним всего несколько раз, и главное, что мне запомнилось, — это его способность молниеносно принимать решения. Общаясь с ним, ты все время чувствовал, будто тебя влечет неудержимый поток, и, только расставшись с ним, ты задавал себе вопрос, все ли его мгновенные решения безошибочны.
Он приехал в Англию на аукцион годовиков в Ньюмаркете. Паули Текса был не простым барышником — у себя в Штатах он ворочал большими деньгами и частенько выходил на мировую арену.
На прошлой неделе мы с ним вместе выпивали в Ньюмаркете в компании других барышников. Видимо, он запомнил меня по этой и другим случайным встречам, потому и посоветовал Керри Сэндерс обратиться ко мне.
Я рассказал ему, что произошло с Катафалком. Краем глаза я видел, что Софи слушает, недоверчиво приоткрыв рот. Паули Текса удивился меньше: он лучше знал мир, в котором мы оба жили, но это неприкрытое насилие возмутило даже его.
— Давление — да, — говорил он. — Пусть даже нечестными методами. Согласен. Но насилие?!
— Странно, что она тебе не сказала.
— Меня со вторника не было в городе. Только что вернулся из Ирландии. Наверно, она просто не могла меня найти.
— Ну, во всяком случае, ничего страшного, — сказал я. — Деньги за Катафалка к ней вернулись, и даже с прибылью, а я ей другую лошадь купил.
— Да, но я бы на твоем месте поднял шум.
— А-а, пусть этим миссис Сэндерс занимается!
— Мне как-то неловко, что я втравил тебя в такие неприятности.
— Ерунда, — сказал я.
— Но я рад, что тебе все же удалось устроить эту сделку.
Он сделал многозначительную паузу. Я криво улыбнулся в телефон.
— Ты хочешь сказать, что я тебе должен процент за комиссию?
— Джонас, дружище, разве я у тебя что-то просил? — обиженно воскликнул Паули.
— Учусь, — вздохнул я. — Учусь.
— Два процента, — сказал он. — Чисто символически. Всего два процента, Джонас. Идет?
— Идет, — сказал я и снова вздохнул. Два процента — звучит действительно скромно, но это были две пятых моей оплаты. «Надо было запросить с Керри Сэндерс больше, чем пять процентов, — подумал я. — Дурак я!» Но пять процентов — это было честно.
Отказывать Паули не стоило. Оставшиеся три процента — это все же лучше, чем ничего, даже если считать шишку на голове, а портить с ним отношения ни к чему. Если Паули будет на моей стороне — это сулит хорошие перспективы. А если Паули настроится против меня, ничего хорошего это не сулит.
К тому времени, как я повесил трубку, Софи успела закрыть рот и вновь обрести свое обычное спокойствие. Она вскинула брови.
— Вот тебе и мирная деревенская жизнь!
— Главное — душевный покой, — ответил я.
На шоссе оранжевый «МГ» тащился за аварийкой на буксире, точно раздавленная игрушка. Софи с сожалением проводила его взглядом и подобрала погнувшийся диск с колеса, отвалившийся через несколько шагов.
— Я ее любила, эту машину, — сказала она. Джип уже исчез. Когда аварийка скрылась из виду, все, что осталось от аварии, — это черные полосы на асфальте и печальная кучка разбитого стекла.
Софи зашвырнула диск в кювет, встряхнулась и сказала:
— Ну, пошли искать вашу попону.
Мы нашли ее неподалеку, на противоположной стороне шоссе, — она лежала мокрой кучей, полускрытой кустами. Я поднял ее, ожидая, что она будет вся изодрана — лошади обычно сбрасывают попону, когда наступают на волочащийся край и, испуганные неожиданным препятствием, раздирают ее, пытаясь освободиться. Лошадь, спокойно стоящая в деннике, попону почти никогда не сбрасывает, но удравшие лошади, бегающие по кустам, делают это довольно часто.
— В чем дело? — спросила Софи. Я поднял голову.
— Попона цела.
— Так это же хорошо!
